Геннадий Казанский - Паноптикум в анатомическом театре

Если он станет дожидаться наиболее благоприятного момента, то никогда не сдвинется с места; чтобы сделать первый шаг, нужна малая толика безумия .

«Книга воина света» Пауло Коэльо

1.

– Какого хрена, Жень?

– А на этот раз, что тебя не устраивает?

Федя повернул экран телефона:

– Связи ноль! Я же так помру со скуки, – Федина последняя реплика потонула в шуме заполненной аудитории.

Поскрипывающие деревянные стулья и столы разносили гул по круглой аудитории анатомического класса, который больше походил на театр.

Сцена лектора располагалась внизу, по образу циркового манежа. Даже освещение походило больше на софиты, озаряли лишь округлую зону, где должен располагаться лектор, а пока там стоял пустующий прямоугольный стол с зелёным сукном, графин с водой, два стакана и два стула.

– Как ты вообще нашёл это место? – не унимался Федя.

– Кто ищет, тот… Ну, ты знаешь дальше, – буркнул Женя, – не знаю как ты, а я хочу определиться со специализацией, как-то узнать обо всех направлениях.

– А я считаю, ещё рано про это думать. Ответ сам меня найдёт, – парировал Федя в своём репертуаре.

Движение в аудитории прекратилось, как только закончились свободные места.

Студенты, как было предписано организаторами, были облачены в чëрные халаты. Каждое сиденье, каждая ступенька, дверные проёмы были закупорены людьми, которые сейчас сплелись в единый, жаждущий новых знаний организм.

– Жек, напомни мне пожалуйста, что мы делаем в анатомическом театре в субботу ночью? Почему ночью-то? – вновь ворчливо обратился к соседу не протрезвевший Федя Фомин. – Разве сейчас мы не должны наслаждаться выходным в каком-нибудь интересном месте?

Черноволосый молодой человек нацепил на длинный нос тёмные очки, желая скрыть раздражённые от недосыпания глаза, но амбре предательски выдавало повесу.

Женя являлся внешне противоположностью товарища: среднего роста, со светло-русыми аккуратно причёсанными волосами, маленьким носом, большими голубыми глазами. Женя Румянцев взглянул на однокурсника, как на существо с другой планеты. Знатно погулявшего накануне инопланетянина, если такое допустимо для инопланетных форм жизни.

Федя был тем представителем студентов, который предпочитал заседания в шумных барах больше, чем корпеть над учебниками днями и ночами, не говоря уже о том, чтобы тратить драгоценное время молодости на странные лекции профессора, которого считало чокнутым всё научное сообщество. Молодой человек согласился прийти сюда лишь потому, что спьяну ему идея показалась заманчивой.

– Федя, я же тебе объяснил!? – раздражённо сжал ручку в кулаке Женя.

– Да?! И что ты объяснил? Сказал, что тут будет тусовка, что некий профессор Бектерёв патопсихолог с самыми загадочными методами лечения пациентов будет читать лекцию о необычной разновидности шизофрении! Да, и что это за правило с черными халатами?! – громче нужного возмутился Фомин.

Несколько человек справа от него резко повернулись в его сторону издав душераздирающий стон деревянных сидений.

– Спокойно, господа, – Федя выставил в их сторону открытые ладони, демонстрируя отсутствие воинственного настроя, – я строю предположение и дискутирую с товарищем относительно предстоящей лекции.

Его соседи отвернулись от смутьяна и вернулись к активному перешёптыванию и перестоныванию мебелью.

– Ботаники! – Федя, фыркнул в их сторону и продолжил, но уже несколько тише:

– Знаешь, что я считаю загадочным?

Женя раздражённо заправил выбившийся белокурый локон за ухо и помотал головой. Он понимал, что товарищ вряд ли выдвинет мудрую мысль.

– Загадочное – это как вчера в баре на Чистых прудах танцовщица опрокинула рюмку текилы стоя на руках, потом через мостик встала на ноги и так быстро удалилась, что я не успел её догнать. Она точно испарилась, как забытый сон. Вот это действительно загадка.

Женя Румянцев обуздал желание влепить подзатыльник другу не только за полное пренебрежение к возможности учиться, но и за сведение на нет всех потуг заполучить такие хорошие места.

Они сидели в самом первом ряду, возвышаясь над лекторской площадью всего на высоту маленькой дверцы, в ту очередь, когда целая ватага толпилась на задворках и дверях. Румянцеву было совершенно очевидно, что люди на галёрке ничего не услышат и не увидят, а Фомин, человек настолько с лошадиной фамилией, что дальше уже некуда, разглагольствует о способностях танцовщиц сидит тут и занимает чужое место.