Александр Измайлов - Мистические рассказы

Но и эти пары, и весь город были как нарисованные, — как старая дорогая гравюра, из тех, что так много пересмотрел Крематорский за последний год. Его мысль скользнула снова на исследование. «Ну, нет, об этом будет! — остановил он сам себя. — Надо о другом, иначе и сегодняшнюю ночь будут мерещиться главы и примечания, корректуры и планы».

Куда шел доцент, — он едва ли ответил бы сам. Вероятно, он просто хотел пройтись по набережной. Здесь было хорошо и покойно. От Невы шла легкая приятная свежесть. Было тепло, можно было идти без пальто. Только когда он нечаянно коснулся рукой здания сената, — он почувствовал, что камень холоден и потен.

И хотя он только-что дал себе слово не думать об этом, доцент вспомнил, что это именно то место, где некогда гулявший с князем Куракиным император Павел встретил призрак своего прадеда. «Бедный Павел, бедный князь!..» Все подробности рассказа крепко держались в памяти. Он вспомнил, как царю казалось, будто от стен здания идет холод. «Мне казалось, что ноги его, ступая по плитам тротуара, производили странный звук, как-будто камень ударялся о камень…»

Император сам рассказал об этой встрече. Что это было? Жуткий фантазм больного мозга или одна из тех намеренных мистификаций, какие были в природе загадочного несчастного государя?

Было так тихо, что доцент слышал ритмическое постукивание своих каблуков. Разбитые куранты крепости пропели разрозненное «Коль славен». Крепость была далеко, но воздух был так чист, прозрачен и спокоен, что, казалось, звуки прозвенели тут же, близко, только были они тихи и жалобны, точно бросали их летящие над головой слабые подстреленные птицы.

Вероятно, эти звуки, отвлекшие внимание, были причиной, почему доцент не мог дать себе отчета в происшедшем в следующее мгновение. Вдруг и беспричинно им овладело смутное и почти беспокойное желание оглянуться.

Это было то самое чувство, которое иногда заставляет человека тревожно ждать, что вот сейчас запрыгает звонок, и кто-то уже ждет у дверей. И, действительно, звонок звонит, и немножко жутко идти к дверям и снимать крючок с петли…

Крематорский не слышал сзади себя ни шагов, ни дыхания, но вдруг всем существом своим почувствовал, что сзади его, — и совсем близко, — кто-то есть. Это было тем страннее, что там никого не могло быть. Он помнил, что никого не обгонял. Никто раньше не шел за ним.

Тогда он оглянулся и вздрогнул, попав глазами прямо в сухое пергаментное лицо невысокого сгорбленного старика в старообразной, порыжевшей крылатке с капюшоном.

Все в старике было так необыкновенно, так не похоже на всех, что, раз встретив, его нельзя было забыть. И доцент вспомнил, что раз он уже видел его. Он встретил его на какой-то большой улице, в синем вечернем сумраке. Его внимание привлекла странная, точно из другого века, фигура на средине проспекта.

Что-то до такой степени старообразное, ветхое, мертвенное было в этом старике, до такой степени несогласимое с этими несущимися перед ним экипажами, что нельзя было не остановиться и не засмотреться.

Пергаментный старик стоял, уткнув палку в землю, точно окаменевший или застигнутый столбняком. Весь он был точно старый жухлый гриб на свежей поляне. Им можно было иллюстрировать романы Булгарина. Кучера кричали ему. Один рысак осадил прямо перед ним и объехал его, как объезжают тумбу.

Но старик все стоял и, не в силах преодолеть любопытства, Крематорский пошел через улицу, нарочно, чтобы пройти мимо него. На него взглянули тусклые, растерянные глаза. Старик что-то проскрипел. Доцент едва разобрал просьбу помочь перейти на другую сторону. Он взял его за руку и вздрогнул, — она была холодна, как рука мертвого. Может быть, старику не повиновались ноги? Может быть, у него была боязнь пространства?

Откуда он взялся теперь, — не из этой же холодной, серой стены сената! Бесцветные глаза, как тогда, глядели на доцента, и трудно было понять их выражение. Может быть, это был нищий, и глаза просили копейки? Доцент не был богат, но у него было обыкновение раз брасывать нищим всю медь, какая скапливалась в кармане. Около церковной паперти он, без сомнения, уделил бы этой человеческой ветоши горсточку алтынов.

Но старость убила всякую выразительность лица старика. Крематорский решил подождать с благотворительностью. И это было хорошо. Ибо через минуту старик коснулся козырька своего картуза, и доцент услышал над своим ухом довольно твердый голос, каким говорит равный с равным: