Лиза Глум - Тваренька

― Тужься, девонька, тужься!

Повитуха пучила глаза и раздувала щеки, будто на своем примере показывала, что от меня требуется. Это было жутко и забавно одновременно.

– Вот та-а-ак, ― похвалила она.

– А-а-а-а! ― из моего горла, нет, гораздо глубже, из нутра, вырывался рык. Он поднимался, судорожно вибрируя, а потом, булькая, глох в обильной, вязкой слюне.

Я вдруг поймала себя на мысли, что такой звук может произносить кто угодно. Любой зверь. Но только не человек. И тем не менее это была я. Точнее будто какая-то незримая часть меня. Я наблюдала за происходящим, но никто не обращал на меня-первую внимания. Все оно было приковано ко мне-второй ― лежащей на кровати. При этом я ощущала все, что должна была чувствовать та, другая я.

– Ну вот и все, мамаша, ― наконец сказала старуха. Лицо повитухи было усыпано бусинками пота, но выражение довольное, благостное, будто это она только что разрешилась от тяжкого бремени.

Толстыми узловатыми пальцами, измазанными в моей крови, старуха бережно обхватывала синюшный комочек. Он был весь покрыт слизью. Скользкая мутно-серая, с багровыми прожилками масса густыми каплями падала мне на живот, на грудь, на шею и медленно стекала по бокам. Тепло. Липко. Мерзко.

– Доча у тебя, ― она пихнула младенца к моему лицу.

Кроха так внимательно-изучающе смотрела на меня темными глазенками, что я умилилась и даже выдавила дрожащими губами улыбку. Но в следующий момент произошло то, что заставило меня заорать от ужаса.

Глаза малышки вдруг неестественно выпучились и завращались. Затем начали приближаться ко мне, удерживаемые… щупальцами! Те выдвигались из глазниц и неустанно шевелились. Одновременно из ноздрей ребенка вылезла пара рожек размером поменьше.

– Глянь, красавица какая, ― словно издеваясь, сказала старуха. Она что, ослепла или совсем идиотка?

Повитуха перевернула уродца. На его спинке, в районе копчика, я увидела отросток, который закручивался спиралью, как улиточный домик.

– Уберите… от меня… эту… тварь! ― я не сразу узнала собственный голос. Заторможенный и глухой, он в следующую же секунду перешел на визг: ― Тварь, тварь, тва-а-арь!

Началом того, что со мной произошло, послужил этот кошмарный сон. Я уверена в этом. Чего только ни приснится беременной, скажете вы. Но именно в то утро, когда я разбудила мужа не привычным поцелуем, а дикими воплями, все пошло не так. Валерка буквально подпрыгнул на кровати, вскочил и забегал по комнате, как пойманный в клетку зверек.

– Ты чего? ― не до конца отошедшая от ночного ужаса, я растерянно наблюдала за мужем.

– Где этот чертов пакет? ― голос его дрожал.

– Какой пакет?

– Ну тот, что ты в роддом собрала.

– Зачем он тебе?

Валерка перестал метаться, присел на краешек кровати и внимательно на меня посмотрел.

– Лен, ты так орала. Я думал, началось.

Фух! У моего мужа не острое помешательство.

– До знаменательного дня у нас еще минимум месяц, ― выдохнула я. ― Мне приснилось, будто я родила гигантскую улитку, ― тяжелый осадок от кошмара рассеивался, уступая место осознанию комичности ситуации. Я даже захихикала, окончательно избавившись от сонного морока.

– Кстати, о нас, ― осторожно начал Валерка. ― Меня Петюня отправляет на стажировку, ― после паузы добавил: ― В Германию, ― и зажмурился в ожидании моей реакции.

Петюня ― Петр Михайлович, босс мужа и конченый, на мой взгляд, самодур. Вместо того, чтобы дать подчиненным спокойно работать, он вечно что-нибудь выдумывает. То в языковую школу Валерку с коллегами отправляет (теперь мой муж не в совершенстве, но владеет немецким и китайским). То трудовой коллектив должен дружно ходить в фитнес-клуб, и это не считая курсов повышения компьютерной грамотности и уроков по скетчингу.

– Ты же сказал ему, что придется отложить поездку? ― нахмурилась я. ― Нам скоро рожать.

– Сказать сказал… ― замялся любимый, ― но ты же знаешь Петюню. В общем, не поехать не получится. Он не оставил мне выбора.

– Выбор есть всегда, ― недовольно процедила я.

– Лен, только не нервничай, малыш все чувствует, ― зачастил муж, прекрасно зная, чем зацепить. ― Стажировка всего три недели. До родов точняк успею вернуться.

– Точно? ― недоверчиво уточнила я.

– Точно!

– А если…

– Ты переживаешь, что останешься одна, ― словно прочел мои мысли, ― но я все придумал. Послезавтра утром рейс на Берлин, так что потихоньку собирайся, днем выдвигаемся к маме в Молохово.