Полина Шекалина - Кот и тени. Сборник новелл и сказок

– Тетя, смотри, звездочка упала! – звонкий голосок девочки вывел женщину из состояния забытья. Она молча опустилась на колени в неглубоком снегу и прижала малышку к груди. Спасены! Теперь путь был ясен, он больше не плутал во тьме мрачного леса, а серебрился впереди лунной тропкой, манящей за собой к яркому пламени костра.

Старик молча наполнил кружки горячим чаем, и двое мужчин удобно устроившись на куче лапника приготовились коротать ночь у костра, когда вдруг завеса метели раздвинулась, и из вихря пурги шагнули к костру навстречу друг другу девушка и женщина с спящей девочкой на руках.

– Вот вы и пришли, – нарушил молчание старик, – Не бойтесь, теперь все позади, ночным кошмарам нет места в ярком свете огня.

И звонкая тишина заполнила собою, казалось, всю равнину, едва старик умолк. Костер вспыхнул ярче, теплые блики заиграли на бледных щеках напуганных женщин. И страх, и усталость ушли, лица их засветились покоем, тихая радость затеплилась в глазах. Гудело пламя костра, потрескивали сучья, какое-то полено растрескалось, пустило сок и теперь свистело и пощелкивало. А чуть дальше, за гранью освещенного круга, все также выла пурга. Вздымая к звездам холодные вихри, снег несся поземкой по колючему насту, кружа в водоворотах и опадая белыми лепестками черемух в буйный поток, на безумный бег которого взирал безучастно застывший в печали на берегу поэт. Мысли его были далеко, едва ли он видел чудесное весеннее небо, чистое и светлое после теплого ливня. Где-то в бездонной синей глубине уже начали пробуждаться звезды, но западный край был еще светел и полон теплых красок золотого заката. А над самым горизонтом раскинула в порывах ветра призрачные крылья огромная птица, сотканная из полосы облаков. Плеснула серебром рыба, уходя в глубину, в мрак и холод. Мелкой рябью застыли на воде круги. Туда, туда стремился поэт, забыться в холодных объятьях бурной реки, слиться на короткий миг с прохладной водой, стать единым с тысячами звезд, раствориться в огне заката, а после кануть в небытие. Где-то защелкал, засвистел и разлился звонкой трелью соловей, но поэт его уже не услышал, раздался громкий плеск, поднялся столб брызг, и воды реки сомкнулись. Круги разбежались и, слившись с водоворотами потока, исчезли, а поэта повлекло течение, затягивая все глубже и глубже. Ледяная вода обожгла, пузырьки воздуха взлетели к поверхности, а после вокруг него начал сгущаться мрак, миллионы мыслей кружили в голове, в каком-то безумном хороводе пронеслась перед внутренним взором вся недолгая и такая пустая жизнь, и где-то на границе гаснущего сознания мелькнул короткой вспышкой луч закатного солнца, играющий на воде. Поэт хотел взмахнуть руками, выбраться на поверхность, обратно к оранжевому сиянью заката, забился, закричал, но лишь воздух вырвался с приглушенным хрипом, кругом была вода. Течение тянуло вниз, в холодную изумрудно-зеленую глубь, ко дну. Прочь от ясного мира, от замирающего заката, прочь от жизни. Последний луч проник в толщу воды, а после все провалилось во тьму. И в этой тьме зажегся теплый свет: согрел, утешил и позвал к себе. Вспыхивавшие и тут же гасшие звезды, молнией проносившиеся в подсознании, оказались колючими снежинками, темная толща воды поднялась выше и стала зимним небом, поэт закашлялся и жадно принялся хватать ртом морозный воздух. Он лежал на берегу застывшего подо льдом пруда, покрытые инеем ракиты тянули к нему ветви, сквозь которые светила неестественная блеклая луна. Нестерпимый холод заставил поэта подняться на ноги. Ветер свистел в ветвях деревьев, густой ельник справа был полон ночи и теней, звезды и луну ежесекундно скрывали мчавшиеся к краю равнины облака, горделивые пики ледяных гор за лесом исчезли в порывах налетающей бури. Ни тропы, ни следов, равнина открылась поэту в убранстве нетронутых вечных снегов. Кружила и мела поземка, вновь и вновь поднимаясь к далеким звездам, служа волшебству могущественному и древнему, питаюшему жизнью ветер, снег, и звездное небо призрачного мира, заставляя устремиться мыслью вперед, чуть дальше в пространстве и времени, к поэту, крошечной точкой двигающемуся по величественному и холодному, полному вечного света миру. Порывы рожденного в недрах безмолвных гор ветра ледяным дыханием овевали его, ноги резал колючий и ломкий наст, одет поэт был легко, края одежды покрылись коркой льда, в волосах застыл иней, слезились глаза, и ресницы слипались. А кругом была лишь мертвая, сокрытая снегом пустошь, впереди вырастали непреодолимой преградой горы. – «Идти, идти, не останавливаясь, идти…» – бормотал поэт чуть слышно, с трудом шевеля замерзшими губами. «Идти, идти» – стучала в висках ставшая вдруг такой горячей кровь. Безволие, увлекшее его теченьем быстрого потока, что кружит цветы черемух на волнах, забыто, сам поток, свет заката и шепот ветра превратились в сон. Поднявшись к небесам призрачным облачком, все вытеснил и поглотил мир снега, мир вечной тишины, мир без людей, без звуков и без снов, мир бесконечности. И по застывшей его глади лежал путь поэта к горам, безмолвным и еще более холодным, чем мириады звездных крошек, что освещали зыбкий путь. По-прежнему чужая этим небесам луна притягивала неотступно его взор, своей белизной и чистым, без привычных пятен диском, казалась она ему прекрасной. Словно следуя за ней, он двигался вперед, пока лунный диск не скрылся за острыми пиками гор, к подножию которых привела тропа. Поэт оглянулся, желая окинуть взглядом пройденную только что долину, лежавшую в свете невидимой теперь луны, чистую и величественную в оковах вечной ночи. Следов поэта она не сохранила. А где-то в глубине расселин горных кряжей родился и заполнил собою, казалось, весь мир, тяжелый низкий гул. Горы вздрогнули, вниз полетели шапки льда, и поднялись вихри снега. Поэт отпрянул назад, а горы, выдохнув неровный сгусток тьмы, открыли его взору ущелье, полное теней и мрака, но где-то на другом краю сверкнул и поманил искрой заката далекий и зовущий огонек, и поэт пошел.