Татьяна Иванько - Байкал. Книга 6

– Ну… странно это, но, стало быть, так и надоть… ей-то, небось, виднее… – немного грустно поговорила Рыба, но мне показалось, грусть её была не об оставленном Арии и их разладе, а о себе и о том, что Аяя совсем забыла их как близких. – А ты, Эрбин? С нами останешься? А то мы, знашь, как, старая дева да красавец, люди, иногда Бог знает, што про нас болтают.

– С вами… коли не погоните. Но… я хочу Аяю найти. Она одна и, боюсь, может попасть в беду. Или уже в беде. Вот такие мои мысли о грядущем.

– Так… Грядущее, оно да… Ты ведашь, что из вашего Ивуса ныне Бога сделали, поклоняются. Цельна выросла религия. Во как! И не подумали бы никада, что такое чудо случиться.

– Новая религия? – удивился я.

– Христиане – кивнул Дамэ.

– Почему христиане последователи Ивуса? Или…

– Да, они теперь называют его Спасителем – Христом, потому они христиане – кивнула Рыба.

– Надо же… вот бы не подумал… – пробормотал я.

– Так из неприметного семени вырастает целое дерево, – улыбнулся Дамэ.

– Ну… я не сказал бы, что Ивус был таким уж неприметным семенем… – сказал я.

Пока я двигался сюда, на запад, много раз по дороге слышал о христианах и том, как Рим недоволен этой новой религией, распространяющейся по свету, по их империи, но я не мог и подумать, что это последователи Ивуса. Это же надо вырос целый культ… Интересно другое: не явись Арик в образе Ивуса после его смерти, поверили бы люди в чудо? Разглядели бы, что за Свет нёс в себе Ивус, и который Арик постарался усилить, как мог? Заметили бы жертву Ивуса, как он рассчитывал? Возможно… может быть, среди его последователей и нашлись бы те, кто написал бы о нём, кто рассказывал бы о нём другим.

Но разве думал Ивус о новой религии или чём-то подобном? Я уверен, что нет. Он был настолько высок и чист, что ни о каком поклонении себе даже не помышлял, он был настолько же далёк от этого, как и от всех людей в своём стремлении их побудить к Добру. Подивился бы теперь… я слышал, на какие жертвы идут его последователи, какие злые гонения им устраивают римляне. Сколько их погибло уже…

Мог ли подумать Ивус, что за ним потянется вереница последователей? И ручьи, а может, и реки их крови? Разве этого он хотел? Он служил только Добру и Свету, но в его лучах выросли не только прекрасные цветы его идей, но и бурьян и репьи толкователей, лжецов, глупцов и хитрецов, способных использовать в своих целях всё и всех, даже Ивуса, его чистоту и наивную веру в людей, что желают Добра и Света и готовы ради этого пожертвовать всем, даже жизнями. Н-да, извратить можно, что угодно, не произойдёт ли это с идеями Ивуса?

Но теперь мне недосуг было думать ни об Ивусе, ни о несчастных христианах…

– Аяю искать должно, – сказал я.

– Надоть…Ить куды делася-то? То ж надоть такое были исделать, пропасть! Не исхитил снова никто? – всплеснула большими руками Рыба. – А, ты тоже не ведашь?

– Не ведаю, Рыба, – сказал я. – Поразмыслить надо сообща. И в том, быть может, Дамэ, ты поможешь?

– Я? – удивился Дамэ. – Почему я?

Я выразительно посмотрел на него. Дамэ побледнел немного, садясь в резное кресло. На руках его, украшенных браслетами, виднелись многочисленные шрамы, свидетели его многочисленных гладиаторских боёв, что он провёл. Сколько? Тысячи, наверное… Как Орсег сказал о нём? Он воин. Верно, он и создан был как воин. Я спросил его позднее, как ему удалось побеждать в стольких боях, столько лет подряд. Он печально усмехнулся: «Я слишком боюсь смерти, Эрбин. Для меня нет Того света… Так что, ничего не остаётся, как стараться выжить, во что бы то ни стало».

А сейчас он произнёс, бледнея:

– Ты думаешь… это Он… Это Сам… Зла Родитель?

– Я думаю, больше некому, – сказал я и рассказал, почему я так решил.

И Дамэ и Рыба слушали меня, потом переглянулись.

– А может то ошибка? Ну не слышит тебя Селенга-царица? Ну не передают твои птички ей посланий?

– Дак не мои птички-то, её. И мне они отвечают. А лгать они не умеют, не люди и не Лукавый. Стало быть, её ищут. А всё вотще – найти не могут…

Они подняли глаза на меня и смотрели оба, хмурясь, он – чёрными глазами, Рыба – блекло-серыми, будто разбавленными водой…

Мы сидели во внутреннем дворе их дома, скорее это был даже сад, устроенный, как продолжение внутренних помещений, чтобы в жаркую погоду можно было проводить здесь время в прохладе и тени. Вот и сей день, хотя и было пасмурно, но довольно жарко. Красивая рабыня с перевитыми золотыми шнурами золотистыми волосами, принесла нам вина и фруктов на подносе. Рыба отпустила её мановением руки, научилась повелевать, однако.