Роберт Эйкман - Холодная рука в моей руке [сборник litres]

В конце концов Урсула так сникла, что я решил: ей необходима консультация доктора – хотя, признаюсь, я чрезвычайно низкого мнения о докторах. Мне известно, что творится в той сфере деятельности, которой занимаюсь я сам; нет никаких оснований рассчитывать, что в медицине дела обстоят иначе. Тем не менее нужно было что-то делать; в таких обстоятельствах человек, как говорится, хватается за соломинку. Но Урсула, несмотря на все мои уговоры, категорически отказалась пойти к доктору Твиду.

Наш разговор состоялся в конце недели – по меньшей мере недели, – в течение которой мы вряд ли обменялись парой слов, не говоря уже о чем-либо другом. Кожа Урсулы приобрела сероватый оттенок, седины в ее волосах стало так много, что теперь это сразу бросалось в глаза; она заметно похудела. Прежде она очень заботилась о своей внешности, что было мне по душе, теперь же оставила все попытки выглядеть лучше. И, как я уже сказал, она целыми днями молчала, вынуждая меня молчать тоже. Вечер за вечером мы проводили, уныло сидя в гостиной и слушая наполнявшее дом тиканье часов.

Урсула вполне разделяла мое скептическое отношение к докторам, что прежде подогревало мою любовь к ней. Но теперь ее недоверие к медицине создавало новые трудности.

На мое предложение посетить врача она ответила кратким «нет» и покачала своей хорошенькой головкой. Да, несмотря на печальные перемены, ее головка по-прежнему казалась мне хорошенькой.

Я обнял ее за плечи и поцеловал. Потом опустился у ее ног и заплакал, уткнувшись головой ей в колени. Она повторила несколько раз «нет, нет», но ни разу не улыбнулась и не сделала ни единого движения.

Я решил, что наилучший, и единственный, выход из этой ситуации – самому поговорить с доктором Твидом.

Разумеется, никакой пользы это не принесло. Твид твердо стоял на формальной точке зрения, согласно которой он не может ничего сказать, «не осмотрев пациента». Когда я в очередной раз повторил, что моя жена наотрез отказывается от осмотра (честно говоря, мне трудно было ее за это осуждать), он изрек с улыбкой: «Подозреваю, Джой, что она вовсе не больна». Да, он называет меня «Джой», хотя я обращаюсь к нему «доктор Твид». Конечно, он значительно старше меня, и я знаю его с тех пор, как сам был мальчишкой. Что касается современных молодых докторов, мне трудно найти с ними общий язык. Похоже, я попал в зазор между поколениями, не ощущая своей принадлежности ни к одному из них.

– Но в конце концов я ее муж! – попытался возразить я. – И ее состояние очень меня тревожит.

– Если хочешь, могу осмотреть тебя, – предложил доктор Твид; пристальный взгляд его, устремленный на меня, говорил о том, что слова эти лишь отчасти были шуткой.

Разумеется, я был бессилен описать странную и загадочную предысторию болезни Урсулы.

– Ее гнетет какая-то посторонняя сила, – твердил я. – Я вижу, эта сила ее убивает.

Это все, что я мог сказать; согласен, слова мои звучали нелепо.

– Послушай, Джой, – произнес доктор Твид; в голосе его звучала профессиональная снисходительность, однако он довольно резко прервал поток моих излияний. – Послушай, Джой. Ты подталкиваешь меня к мысли, что я действительно должен тебя осмотреть. Может, вам стоит прийти на прием вдвоем, так, чтобы я осмотрел вас обоих? Уверен, твоя жена на это согласится.

– Не согласится, – буркнул я тоном упрямого школьника.

– Ох уж эти мне мужья! Ты что, не способен совладать с собственной женой? Джой, мне стыдно за тебя.

Наверное, мы довольно долго обменивались подобными репликами; помню, что в конце концов доктор Твид сказал:

– Разумеется, я осмотрю твою жену, Джой. Мне даже хочется с ней познакомиться. Можешь ей об этом сказать. Позвони мне и запишись на прием в любой день, за исключением вторника и пятницы.

По пути домой мне пришла в голову мысль проконсультироваться со знахарем – настоящим знахарем, из тех, кого называют шарлатанами на том основании, что у них нет медицинских сертификатов; о таких людях принято отзываться пренебрежительно, но мне не было до этого дела.

Можно было также попытаться поговорить со священником.

Итак, сидя за рулем по дороге домой, я размышлял – точнее сказать, терзался – над вопросом, к священнику какой церкви лучше обратиться. Сложность состояла в том, что мы с Урсулой принадлежали к разным конфессиям, она была католичкой, я – протестантом; в область религиозных убеждений Урсулы доступ мне был закрыт так же категорически, как и в область, связанную с часами и их смотрителем. Более того, насколько я мог судить, в последнее время она была равнодушна к религии. Догматы веры, к которой она формально принадлежала, возможно, были несовместимы с ее реальными заботами и тревогами. И, более того, сам я приветливо раскланивался при встрече с викарием нашей англиканской церкви, но не более того. Время от времени я делал небольшие пожертвования и помещал рекламные объявления в газете, издаваемой нашим приходом, но этим мои контакты с церковью исчерпывались. В семьях, где муж и жена придерживаются разных вероисповеданий, часто возникают трудности. И наконец, я отнюдь не был уверен, что к моему предложению поговорить со священником Урсула отнесется более благожелательно, чем к предложению побеседовать с доктором Твидом. Урсула заперла свою душу на ключ, и ключ этот был либо выброшен, либо находился в руках человека, исчезнувшего из ее жизни.