Клайв Баркер - Проклятая игра [litres]

И забрал ли ее Европеец после смерти? Неужели он проскользнул в склеп и пробудил ее к жизни прикосновением, как поступил с собаками? Эта мысль была отвратительна, но Уайтхед, тем не менее, принял ее, решив думать о худшем из страха, что, если он этого не сделает, Мамулян найдет в себе силы потрясти его.

– Ничего у тебя не получится, – сказал он вслух комнате, полной осколков. Не получится: испугать, застращать, уничтожить. На все есть способы и средства. Он все еще может сбежать и спрятаться на краю земли. Отыскать место, где сумеет забыть историю своей жизни.

Было кое-что, чего он не сказал: часть истории, едва ли ключевая, но представляющая более чем мимолетный интерес, которую он утаил от Штрауса, как утаил бы ее от любого следователя. Возможно, это невыразимо. Или, может, оно так централизованно и глубоко затронуло неясности, преследовавшие Уайтхеда в пустошах его жизни, что говорить об этом значило раскрыть суть души.

Теперь он обдумывал последнюю тайну, и мысль о ней странным образом его согревала.

Он покинул игру, первую и единственную игру с Европейцем, и протиснулся через полуоткрытую дверь на Мурановскую площадь. Звезды не горели, в отличие от костра за его спиной.

Пока он стоял во мраке, пытаясь сориентироваться, а холод пробирался сквозь подошвы его ботинок, безгубая женщина появилась впереди. Она поманила его к себе. Он предположил, что она намеревается отвести его назад тем же путем, каким он пришел, и последовал за ней. Однако у нее были другие намерения. Она увела его с площади в дом с забаррикадированными окнами, и он, как всегда любопытный, последовал за ней туда, уверенный, что сегодня ночью ему не причинят вреда.

В недрах дома находилась крошечная комнатка, стены которой были задрапированы награбленными лоскутами ткани – то тряпками, то пыльными кусками бархата, которые когда-то обрамляли величественные окна. Здесь, в этом импровизированном будуаре, был всего один предмет мебели. Кровать, где покойный лейтенант Васильев, которого он недавно видел в игорной комнате Мамуляна, занимался любовью. И когда вор вошел в дверь, а безгубая женщина отступила в сторону, Константин оторвал взгляд от предмета своих трудов, продолжая прижиматься к женщине, лежавшей под ним на матрасе, устланном русскими, немецкими и польскими флагами.

Вор стоял не веря своим глазам, и ему хотелось сказать Васильеву, что он делает все неправильно, перепутал одну дыру с другой, и что то, чем он так жестоко пользуется, – не естественное отверстие, а рана.

Лейтенант, конечно, не стал бы слушать. Он ухмыльнулся не переставая работать, и красный шест все входил и выходил, входил и выходил. Труп, который он ублажал, покачивался под ним, не впечатленный вниманием любовника.

Как долго вор наблюдал за ними? Акт не демонстрировал никаких признаков завершения. Наконец безгубая женщина прошептала ему на ухо: «Хватит?» – и он слегка повернулся к ней, когда она положила руку на переднюю часть его брюк. Она, казалось, совсем не удивилась тому, что он возбудился, хотя за прошедшие годы он так и не понял, как такое возможно. Он давно смирился с тем, что мертвых можно разбудить. Но то, что он почувствовал жар в их присутствии, – совсем другое преступление, более страшное для него, чем первое.

Нет никакого Ада, подумал старик, выбрасывая из головы будуар и обуглившегося Казанову. Или ад – та комната, постель и ненасытная похоть, и я был там и видел экстаз, и, если случится худшее, я это переживу.

Всемирный потоп сошел в самый сухой июль на памяти живущих; но ведь ни одна ревизионистская мечта об Армагеддоне не обходится без парадокса. Молния, сверкнувшая в ясном небе; плоть, превратившаяся в соль; кроткие, унаследовавшие землю, – все это маловероятные явления.

Однако в том июле не произошло никаких впечатляющих перемен. В облаках не было видно небесных огней. Никаких дождей из саламандр или детей. Если ангелы приходили и уходили в тот месяц – раз случился ожидаемый потоп, – тогда это, как и самые настоящие Армагеддоны, метафора.