Роуз Сабо - Какие большие зубки [litres]

– Рис, – сказала я, – послушай меня очень внимательно.

Я приказала ему ни в чем не отступать от данных ему указаний, пока я не произнесу его имя. И даже если он не увидит и не услышит этого, даже если ему будет велено делать что-то другое, все равно: как только я скажу его имя, он должен тут же бежать наверх, вывести маму из ванны, спуститься вместе с ней по задней лестнице и спрятаться в лесу. Там он должен отыскать Луму и дедушку, передать им, что Элеанор просит прощения и что она их любит. Сказать им, что она не обещает, что их дом снова будет безопасным, но, по крайней мере, они отныне будут свободны. Сказать, что они должны бежать и не оборачиваться. Что Элеанор собирается покончить с grand-mère раз и навсегда.

– Ты все понял? – спросила я.

Рис кивнул, его глаза наполнились слезами. Как легко его растрогать. Хорошо, что у него есть я, что я могу о нем позаботиться.

Я обвила руками его шею. Поцеловала в щеку. А потом растворилась в толпе, пока grand-mère меня не увидела.

Дальше все было словно в тумане. Банкет, конечно же, был изумителен, множество людей поднимали тосты и говорили добрые слова. Grand-mère привлекла для этого несколько экземпляров из своей коллекции: очаровательные мужчины и женщины кружили тут и там среди людей, создавая ощущение, что все по-настоящему, что дом полон живых, счастливых гостей. Горожане поверили. Женщины, которые раньше хмурились, завидев меня на улицах, начали подходить ко мне и говорить, как замечательно они проводят время. Мужчины пожимали мне руку. Миссис Ханнафин то и дело появлялась, чтобы напомнить, какой знаменательный сегодня день.

Наконец, дверь открылась перед последним гостем, и вошел Артур.

При виде его у меня перехватило дыхание. Я уже забыла, каково это – смотреть на него, как это больно до головокружения. Мне хотелось заплакать и броситься к нему в объятия. Хотелось, чтобы он увез меня подальше отсюда, хотелось бежать с ним без оглядки. На Артуре был черный шелковый пиджак, заказанный grand-mère специально для этого вечера. В темных очках отражались лица гостей. А потом он увидел меня и почти неуловимо улыбнулся.

– Могу я пригласить тебя на танец? – спросил он.

Несмотря на все происходящее вокруг, я с изумлением обнаружила, что смущена.

– Не волнуйся, – добавил он. – Ведь я сам тебя приглашаю.

Я позволила ему взять меня за руку и проводить в гостиную, где несколько других пар уже кружились под музыку. Артур положил руку мне на талию, другой взял мою ладонь, наши пальцы переплелись. Он закружил меня, а потом подтянул за талию ближе к себе, пока у меня не появилось ощущение, словно я плыву над землей под звуки медленного скрипичного вальса. Я не могла дышать.

– Какой у тебя план? – спросил он.

– Я сожгу дом. После этого вся семья уйдет отсюда и никогда больше не вернется. Ты останешься один и будешь владеть тем, что останется – угодьями. Знаю, это не то же самое, что свобода, но, по крайней мере, Зарринов тут больше не будет. Это лучшее, что я могу сделать.

На его лице проявилась досада, подбородок дернулся вверх и в сторону от меня, голова медленно поворачивалась: он осматривал помещение. Интересно, что видели его пустые глазницы в этом темном зале, освещенном лишь свечами, переполненном нервно танцующими телами. Стоило кому-то из горожан приблизиться к нам в танце, как они тут же отшатывались, морща носы от запаха бальзамирующей жидкости и нафталина.

– Я все еще не свободен, – сказал Артур. – Ты, как и каждый Заррин до тебя, нарушила данное мне обещание. Полагаю, удивляться мне не стоит.

– Но ты злишься.

– Разве тебе не плевать на мои чувства?

– Я…

Я почувствовала себя глупо. Дом, прежде мною любимый, оказался в стальной хватке grand-mère . Лума и дедушка Миклош меня ненавидят и живут в лесу, питаясь одними белками. Отец мертв, мама в заточении. Все, что было для меня важно, потеряно. Но все же, глядя на Артура, я ощущала, как где-то внутри меня еще теплится надежда.

– Просто я люблю тебя, – сказала я.

Он помотал головой.

– Это пустая сентиментальность, – сказал он. – Я принадлежу тебе, ты унаследовала меня вместе с домом и, полагаю, вольна делать со мной все, что захочешь. Говоря, что ты меня любишь, ты лишь подразумеваешь, что я принадлежу тебе.

– Все совсем не так.

Он закружил меня и наклонился вперед так, что я почти лежала у него на руках. Теперь, оказавшись так близко к нему, я могла разглядеть стежки, сшивающие его воедино, тоненькие ниточки, стягивающие разрывы в тканях его хрупкого тела.