Александр Бушков - Царица темной реки

И вот решили мы от безнадежности испробовать нечто иное… В следующее полнолуние привезли из райцентра попа. Ага, вот так. Советский чекист и советский милиционер, коммунисты, безбожники – и обратились за подмогой к попу. Но так уж вышло. Рассудили мы по-крестьянски сметливо (хоть из крестьян только я, а Гринь происходил, говоря по-старорежимному, из городских мещан): попы, всем известно, в таких вещах знают толк. А отец Никодим нерасстрижененный, значит, и полноправный поп, пусть и, как бы сказать, отмененный советской властью. Нерасстриженный поп – все равно что неразжалованный офицер, так и остается офицером, что на службе, что в отставке…

(Церковь в райцентре закрыли в двадцать девятом, а вот попа как-то не тронули, хотя в иных местах, случалось, высылали. Наверно, все дело в том, что ни малейших выпадов против советской власти он никогда не допускал. Не то что поп из Далматовичей, этот против колхозов агитировал, за что и сослали с семейством куда-то далеко в холодные края. Не говоря уж про попа из Шукотира – тот долгогривый с маузером через плечо с Когутом верхом разъезжал. Ну, его к стенке и прислонили…)

Так что отец Никодим крестьянствовал себе на обочине жизни, жил с картошки и со свиней, как наши мужики. Украдкой, потихоньку, порой крестил младенцев, венчал и исповедовал, но на это смотрели сквозь пальцы – вреда от этого советской власти не было никакого, а речь всякий раз шла о беспартийных и ни с какого боку не комсомольцах. Вот и решили: черт с ним, пусть себе тешится отжившим мракобесием…

Он согласился сразу – ну понятно, не стал прекословить чекисту и милиционеру, хотел и дальше обитать спокойно на жизненной обочине. И не удивился ничуть нашей просьбе, сказал только: «Это бывает». По-моему, ему самому было интересно, что получится, может, никогда раньше с таким не сталкивался, мы не опрашивали. Прихватил какой-то мешок, и поехали мы на моей бричке к Купалинскому бочагу все втроем – я на сей раз решил присоединиться. Гринь не возражал.

В мешке у него оказались старенькая ряса, наперсный крест и большая толстенная Библия – ничего не скажешь, ответственно подошел к делу. Только кончилось все пшиком…

Надел он рясу, крест, и ждали мы с четверть часа. Потом верхом на соме объявилась Алеся, так же неспешно, как в прошлый раз, плыла по течению. Поп, не тратя времени даром, поднял на нее обеими руками крест и принялся читать молитвы, и «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его», и другие какие-то – я в молитвах не силен и до революции-то в церковь не ходил, отец с матерью у меня были не то чтобы безбожники, икона с лампадкой у нас в хате висела, но в церковь как-то не ходили, не они одни так жили.

Только кончилось, как я уже сказал, пшиком. Алеся опять выписывала круги прямо напротив нас, смеялась и кричала:

– Запугали бедную девушку до полной невозможности! Долгогривенький в бабьей юбке, может, мне ближе подплыть, чтобы ты святой водицей побрызгал? Или нет с собой водички? Жалко, а то я б повеселилась как следует!

Поп по-прежнему держал крест обеими руками и читал молитвы – но все тише и неуверенней. Так что Гринь в конце концов распорядился:

– Поехали отсюда. Не работает, уже ясно…

Упрятал поп в мешок свои причиндалы, и пошли мы к бричке как побитые. Алеся смеялась вслед…

Было уже к полуночи, и заночевали оба у меня – хозяйка моя постелила на полу, что нашлось из рядна и дерюги. А мы втроем сели на кухне. Выставил я бутылку, закуску кое-какую собрал. Поп от водочки не отказался. После второй сказал этак просительно:

– Вы уж на меня не серчайте, товарищи дорогие. Все, что мог, сделал, только с нее как с гуся вода…

– Да никто вас, батюшка, и не виноватит, – проворчал Гринь. – Мы ж видели распрекрасно, что на нее не действует…

– То-то, что не действует… – сказал поп. – Я так подозреваю, вовсе это не нечистая сила – на ту крест с молитвой не могли б не подействовать. Понимаете ли, есть нечто третье – не человек и не нечистая сила. Есть такое. Я, как чуял, полезную для ума книгу с собой прихватил. Авось почитаете, – и вымученно улыбнулся. – Только бога ради не считайте это религиозной пропагандой. Просто… Может, вам и пригодится, коли уж с таким столкнулись… Оставить книгу, как скажете?

– Оставляйте, – хмуро сказал Гринь. – Почитаем уж…

Вот она, эта книга, до сих пор у меня стоит…

Старшина встал, подошел к полочке и подал мне толстую растрепанную книгу в бумажном переплете, с одной-единственной закладкой. Сказал: