Василий Ворон - Пробник автора. Сборник рассказов

– Проснулась, дуреха! – смеюсь. – Всё проспала. Эх ты, пушистый хвост…

Тут и перекрестился на Спас в углу.

Алесь Вясёлка, бывший унтер-офицер Русской Освободительной Армии в составе Вермахта

…Когда сумерки стали густеть с каждой минутой, я спросил у него:

– Далеко еще?

Прохин вытер нос рукавом немецкой шинели, на которой все еще были видны кровавые брызги и ответил:

– Не. Тропка побойчей стала. Скоро уже. – Он перебросил ППШ с плеча на грудь и добавил: – Сторожка это, надо думать. Лесник живет.

– Опять с голодухи кору жрать! – подал сзади голос Скок. – Нет бы деревня какая!

– Завянь, – шикнул на него я. – Это еще как поглядеть. В деревнях сейчас не то, что раньше. А лесник отшельником сидит.

– Даже лучше, что лесник, – отозвался Прохин. – Силки видали? Его работа. Стало быть, лесовик умелый, с голодухи не пухнет. Зверя бьет, кормится. Свезло нам, братцы.

– А леснику твоему – нет! – гоготнул повеселевший Скок.

– Тихо! Бондарь где? – обернулся я к нему, и уже совсем из темноты донеслось:

– Тут я… Притомился малость.

– Не отставай, скоро отдохнем, – сказал я и в два-три шага догнал Прохина, но тут он остановился и тихо произнес:

– Дымом пахнет. Пришли.

Все сгрудились рядом, стало слышно лишь тяжелое дыхание Бондаря. Я дал знак, чтоб не шумели и обернулся к Прохину. Он показал, куда идти и мы двинулись.

Заимка была невелика. Есть захотелось и вовсе нестерпимо.

Залегли с подветренной стороны, стали осматриваться лучше.

– Чего ждем-то? – зашипел Скок, снова начиная злиться. – Будто партизан обкладываем…

– Заткнись, – стараясь сдержаться, вроде бы нехотя ответил я. – Подождем, посмотрим. Мало ли что. Время есть.

Скок что-то зло процедил сквозь щербатые зубы, но все же утих. Правильно, знай, кто командир.

Минут пять пролежали, не шелохнувшись. Стемнело окончательно и теперь я больше полагался на Прохина. Сибиряк, охотник. Ему в лесу и карты в руки, особенно если дело касается берлоги лесника.

Справа вздохнули: инвалид Бондарь заскучал и тихо сказал:

– И где-то нынче наши…

Слева громким злым шепотом отозвался Скок:

– Наши-то у тебя кто? Немцы или советские?

– Эх… – заворочался Бондарь, поняв свою ошибку, и примирительно сказал: – Все уже, поди, Германию топчут…

– Да тебе-то чего, полицай? – снова поддел Скок и тут Бондарь огрызнулся:

– Я тебе не полицай, ясно? Я теперь Матвей Бондарь!

– Ага, это ты комиссарам рассказывать будешь, – хихикнул Скок и я ткнул его в бок, чтоб замолчал.

– А сам-то? – уже завелся Бондарь. – Знамо, все под Власовым ходили…

– А ну, отставить собачиться! – шикнул я, на что Скок негромко протянул:

– Не командуй. Мы в отставке…

– Что ты сказал? – я прихватил его за ворот драного бушлата, притянул к себе: – Тебе, что ли, уголовнику, в командиры идти? Не желаешь со всеми, вали. Без тебя обойдемся.

– Ладно, ладно, Алесь, – примирительно заговорил Скок. – Оставим тёрки.

В другое время дал бы я ему в зубы (что бывало), а то и пулю в башку пустил бы. Давно пора… Ладно, после разберусь.

Поправил гранаты на поясе, лег удобнее.

Вернулся Прохин, залег рядом, потеснив Бондаря.

– Лесника не видать, зато девку в оконце приметил, с той стороны.

У меня так и заныло сладко внизу. А сам подумал: быть крови-то. Теперь никак не миновать…

– Девку?! – взвился Скок. – Всё, братцы, нынче наш день! И жратва, и девка!

Я пихнул его в бок, чтоб притих, а Прохин досказал (у самого тоже глаза блестят, девке радуется):

– Собака в будке, вон там, слева от дома.

– Ясно, – я перевел немецкий автомат на одиночные – патронов и так мало – и приготовился было подниматься, как тут Бондарь захрипел.

За все две недели, что он с нами, никогда с ним такого не случалось. Я перевалился через Прохина, лежавшего между нами и схватил полицая за ворот, повернул к себе. Над кромкой леса уже взошла луна и я увидел широкие от ужаса глаза Бондаря.

– А-а-а!… – продралось сквозь хрип. Он судорожно попытался вдохнуть, сцепил челюсти и заскрипел зубами, ошалело уставившись на меня.

– Ты чего? – затряс его я. Позади меня затравленно дышали Прохин со Скоком. Бондарь нашарил мое лицо своими белка́ми, и я услышал:

– Тут она, тут!

– Кто? – у меня по спине поползли мурашки.

Бондарь силился что-то сказать и не мог. Наконец его вытаращенные глаза закатились и он выдавил только:

– М-м-м… Матерь Божья…

Полицая крупно затрясло – так, что мои руки, державшие его за ворот, заходили ходуном. Кончается, видно. Он снова захрипел, и я поспешно выпустил его, отпрянув назад. Слева отчетливо лязгнул зубами Скок, а Прохин неумело перекрестился. Я, было, потянулся за ножом, решив кончить беднягу, пока мы не запалились из-за его стонов да хрипов, как тут Бондарь присмирел, вытянул правую, здоровую руку, заострив ее грязным пальцем с обломанным ногтем и указывая куда-то за наши спины, отчетливо сказал, будто и не он только что кончался: