Дома я кое-как привел себя в порядок и уже вечером того же дня мне стало значительно легче.
Уже гораздо позднее я помирился с Ольгой, и жизнь вернулась на привычную тропу. Однако мой рождественский позор имел продолжение. Вернее сказать, предысторию, которая накрыла меня как снежная лавина накрывает незадачливых альпинистов.
Всего лишь два дня спустя после описанного случая я шел домой, изрядно припозднившись с работы. И шел той же дорогой, которой пробирался я же, пьяный в дым, той рождественской ночью.
Я поравнялся с подъездом, который приютил меня тогда, и вдруг со мной случилось не то наваждение, не то дежавю – подобрать формулировку я не берусь.
Я вспомнил, как год назад, в рождественский же вечер, я возвращался домой. Я был уставший, но трезвый как стекло. Мне довелось тогда помогать своему племяннику с ремонтом, и жаждал я как можно скорее оказаться дома и принять горизонтальное положение. Торопливо переставляя ноги и совершенно не замечая чудесную ночь, будто нарочно походившую на рождественскую открытку – с морозцем и снежком, плавно падающим с неба – я вдруг заметил рядом с дорогой, в сугробе, образованном дворниками, сдвигающими туда снег с тротуара, нечто бесформенное и этому сугробу явно чуждое. Я подошел посмотреть и обнаружил лежащего на боку человека. Он загребал руками снег, пытаясь то ли плыть, то ли зарыться глубже. Я недовольно поморщился – возиться с пьянью не хотелось категорически. Однако стояла ночь, улица была пуста и мороз нещадно пробирался под одежду, и я понимал, что оставить этого идиота здесь значило выписать ему два документа на выбор – свидетельство об инвалидности или смерти. Я нагнулся над человеком и спросил:
– Далеко ли плывем?
Пьяница никак не отреагировал. Я заметил его бледные от холода руки в снегу, и у меня заныло сердце от жалости. Я ухватил его за плечи и рывком поднял из сугроба, нахлобучив чуть не свалившуюся шапку. Пытаясь избежать алкогольных паров, я старательно держал его так, чтобы он на меня ненароком не дыхнул и огляделся. Неподалеку был подъезд дома, и я потащил несчастного туда. У подъезда я привалил свою ношу к себе же и потянул ручку двери. Тщетно, теперь надо было преодолеть заслон в виде электронного замка. Я наугад набрал номер квартиры. Затренькал сигнал. Ждать пришлось с минуту.
– Кто? – раздался из динамика испуганный женский голос.
– Откройте! Скорая! – рявкнул я в ответ.
– Господи… – что-то щелкнуло и дверь переливчато запела, приглашая войти. Я дернул ручку и втащил в теплый проем своего алкаша. Он чуть не упал, подогнув колени, но я свирепо рванул его на себя, протащив несколько метров от двери. Под лестницей стояли детские коляски и санки, и я, недолго думая, мягко повалил своего подопечного на свободный от них пятачок. Поправил ему свалившуюся набекрень шапку – такую же как у меня, кстати – и, удостоверившись, что здесь пьяному мороз ни по чем, ушел с чувством хорошо выполненной работы.
И теперь я стоял у того самого подъезда, куда затолкал год назад пьяного человека, и откуда, шатаясь, вышел сам несколько дней назад. Стоял, пораженный жуткой догадкой и пытался осмыслить немыслимое.
Тем временем дверь подъезда распахнулась и оттуда вывалилась веселая молодежная компания.
– С новым годом! – сказал мне немного нетрезвый молодой человек.
– И с рождеством! – добавила румяная девушка, находящаяся под тем же градусом. Остальные загалдели, засмеялись и потекли куда-то в ночь.
А я все стоял столбом, и снежинки кружились вокруг, как потревоженные мысли.
фантастика
Макар Скирда, лесничий гомельского района от колхоза «Поступь коммунизма»
Принес со двора дровишек – ночи, чай, уже стылые, как бы Настёну не застудить, в цвет пошла. Скоро совсем девица.
Брякнул охапку у печи: Милка морду подняла, глаза сощурила. Почесал ей за ухом – спи, мол, дура. Не бойся.
Выглянула Настёна:
– Деда, чайник поставить?
– Сам, птаха. Ступай.
Юркнула за печку, за свою ситцевую занавеску. Я водицы плеснул в вычищенный чайник (умница, Настёна, расстаралась), пристроил на печке. Пока щипал лучину, к завтрему всё обмозговал: куда сходить, чего проверить, какие силки наново снарядить. Грибов, опять же, подберу, Настёне и тут подмога. А как же? Война всё дальше, а зима-то ближе, куда же без нее? Небось перезимуем. Бог не выдаст…
Вот уж и чайник зашумел. Сейчас травки заварю, душицей приправлю, благодать. Ба! И запамятовал ведь, старый хрыч: на дальней заимке горсть шиповника набрал, в карман сунул. Вышел в сени, нашарил в темноте дождевик, выгреб из кармана ягоды. То-то.
Читать дальше