Алексис Хендерсон - Год ведьмовства [litres]

– Жаль, – сказала Джудит, глядя на нее в упор. – Я надеялась, в тебе есть хоть что-то примечательное. Учитывая…

Иммануэль напряглась.

– Учитывая что?

Джудит изогнула бровь идеальной дугой, и на ее губах заиграла надменная улыбка.

– Твою мать, разумеется.

Иммануэль знала, без упоминания о ее матери не обойдется. Никогда не обходилось. Но сейчас что-то в интонации Джудит как будто усилило оскорбление, ужалившее больнее, чем обычно.

На долгое мгновение воцарилась тишина, нарушаемая лишь журчанием реки и жужжанием ос в полевых цветах. Даже болтовня прихожан вдалеке, казалось, затихла, утонув в шуме лесного ветра. А потом…

– А знаешь, – сказала Иммануэль, – если так подумать… меня и впрямь постоянно тянет на танцы голышом в лесу – со зверями и демонами, конечно. Трудно найти свободное время, когда постоянно пасешь овец, но как только выходит полная луна, я стараюсь, как могу, – она весело улыбнулась Джудит. – Что поделать: яблочко от яблоньки.

Повисла пауза, послышались свистящие вздохи. Лия поежилась, и вся компания погрузилась в полную и абсолютную тишину.

Впервые за все время, что он сидел с ними, сын пророка Эзра отвлекся от созерцания горизонта и вперил взгляд в Иммануэль.

И тут она поняла, что допустила ошибку. Греховную, глупую ошибку, совершенную в пылу гнева. Ошибку, за которую она, без сомнения, поплатится выговором, поркой, или даже днем в колодках.

Но затем, к ее удивлению, Эзра растянул губы в кривой усмешке и расхохотался. Не злым, а тем искренним смехом, что исходит из глубины живота. Его плечи затряслись, черные локоны упали на глаза. Через секунду к нему присоединился Питер, громогласный хохот которого разнесся по церковному двору и привлек взгляды их семей, стоявших в тени собора. Это, в свою очередь, заставило Эзру рассмеяться еще сильнее. Через несколько секунд к ним присоединились Лия и Хоуп, и даже Иммануэль несмело улыбнулась. Не успела она и глазом моргнуть, как все уже смеялись в голос, словно старые друзья.

Все, кроме Джудит, которая вскочила на ноги, проглотив возмущенный кашель. Она потянула Эзру за руку, увлекая за собой, но тот, поднявшись, снова взглянул на Иммануэль с кривой улыбкой.

– До следующей субботы, – бросил он через плечо, когда Джудит повела его обратно к собору – к его отцу, пророку, подальше от Иммануэль.

Но когда он вошел в море колышущейся высокой травы, то остановился и обернулся посмотреть на нее. Что-то мелькнуло в его глазах, и в этот момент она могла поклясться, что он понял всю правду о ней.

Вечером Муры собирались за одним столом на традиционный субботний ужин. Марта суетилась вокруг кипящего котла с тушеной курицей, висевшего на железном крюке над потрескивающим огнем. Склонившись над очагом, она то и дело вытирала пот со лба тыльной стороной ладони, а Анна двумя руками месила тесто для хлеба, добавляя пригоршни льняных семян и толченых грецких орехов, между делом напевая гимны. Иммануэль сновала между ними, хватаясь за разные дела и изо всех сил стараясь быть полезной. Несмотря на неуклюжесть в быту, она, как могла, старалась помогать по хозяйству.

Анна, как всегда в прекрасном расположении духа, первой начала разговор:

– До чего хорошая была сегодня служба, правда?

Иммануэль поставила оловянную тарелку во главе стола, перед пустым дедовым стулом.

– Очень хорошая.

Марта ничего не ответила.

Анна снова погрузила руки в тесто.

– Когда пророк заговорил, я словно ощутила, как весь воздух покинул мое тело. О, вот кто истинный наместник Отца! Не то что другие пророки. Нам с ним очень повезло.

Одну ложку Иммануэль положила рядом с тарелкой Марты, а другую – рядом с миской Онор. Эту маленькую деревянную вещицу она сама выстрогала и зашкурила около трех лет назад, когда малышка была не больше пескаря в утробе Анны. Для старшей дочери Анны, Глории, она приберегла ее любимую старинную медную ложку, много лет назад купленную Мартой у рыночного торговца.

Глория, как и ее мать, обожала красивые вещи: ленты, кружева, конфеты и прочие радости, которых Муры не могли себе позволить. Но Иммануэль не упускала случая по мере сил баловать девочку маленькими безделицами. В их доме осталось слишком мало красивых вещей. Большую часть ценностей и украшений пришлось продать зимой в попытке восполнить скудный урожай и падеж скота, который случился прошлым летом. Но пока хоть что-то зависело от Иммануэль, ложка Глории оставалась на своем месте – эта символическая безделушка оттеняла нищету их будней.