Амброз Бирс - Загадочные исчезновения

Но как, ответьте, я смогу приблизиться к алтарю Господа нашего с ложью на устах? И если я заставлю себя принять Святое Благословение на сан, то кто я иной, если не бессовестный обманщик? И тогда постигнет меня страшная кара – не мирра, а огонь падет мне на чело и прожжет череп до самого мозга, и навеки буду я проклят.

Я мог бы пасть на колени перед своим пастырем – отцом настоятелем и сказать ему: «Освободи меня – я не достоин любви Господа: любовь к земному влечет меня больше всего на свете». Произнеси я эти слова, я был бы сурово наказан – и снес бы любое наказание безропотно. Если бы я был безгрешен, тогда без боязни мог идти и принять сан священника и истово служить бедной деве. Я стал бы ее пастырем, я отпустил бы ей все грехи – вольные и невольные, – а если бы я пережил ее, может быть, – хотя это и запрещает Господь! – своими горячими молитвами вызволил ее душу из Чистилища. Я мог бы служить мессы за упокой се родителей, чтобы ослабить их вечные муки.

Все бы я сделал, будь с нею рядом, чтобы защитить и оборонить ее! Если бы это сбылось, я был бы воистину счастлив!

Но где сыскать такое убежище, в котором приютили бы дочь палача? Слишком хорошо я знаю: когда покину эти места, сам дьявол обратится в победительную плоть и будет торжествовать – она погибнет, и душа ее будет проклята на веки вечные.

Я пришел в ее хижину.

– Бенедикта, – произнес я, – я ухожу отсюда, покидаю эти горы, покидаю тебя.

Она побледнела, но ничего не сказала.

На мгновение чувства захлестнули меня, я был потрясен и не мог продолжать. Справившись с собой, я сказал:

– Бедное дитя, что станется с тобой? Я знаю, что сильна твоя любовь к Рохусу. А любовь – как горный поток: ему нельзя противостоять… Знаю я: только под охраной Церкви Христовой ты была бы в безопасности. Обещай мне, Бенедикта, что ты посвятишь себя Богу, – сделай так, и тогда я покину тебя со спокойным сердцем.

– Неужели я столь порочна, – сказала, она, не поднимая глаз от земли, – что мне совсем нельзя доверять?

– Ах, конечно, нет, Бенедикта… Но враг рода человеческого столь силен… и есть изменник, который укажет ему верный путь… Собственное сердце твое, мое бедное дитя, в конце концов предаст тебя. – Он не причинит зла и не обидит меня, – прошептала она едва слышно. – Святой отец, ты ошибаешься, думая о нем плохо.

Но я-то знал: ошибалась она, пытаясь оправдать волка, вполне овладевшего искусством лисицы. Да и она, в чистоте и невинности своей, не могла знать о тех силах, что сокрыты до поры в ее теле. Но ведомо было мне: настанет час, и ей придется призвать на помощь все силы, но и это не поможет… Я взял ее за руки и потребовал от нее клятвы, что она скорее бросится в воды Черного озера, но не отдаст себя в руки Рохусу. Но Бенедикта ничего не ответила. Она молчала и только глядела мне в глаза вопросительно и так печально, что невольно сердце мое переполнилось грустью – я знал ее невысказанный ответ. Я отшатнулся от нее и пошел прочь.

О Господи! Ты направлял меня – к чему же Ты меня привел? В тюрьму для закоренелых преступников, где я, осужденный убийца, жду, как завтра на рассвете меня поволокут на казнь, подведут к виселице и повесят! Поскольку тот, кто лишил человека жизни, должен быть уничтожен – так гласит закон Божий и закон человеческий.

В этот день – последний в своей жизни – я попросил разрешения писать и дать мне перо и бумагу, и мольба эта была услышана. Во имя Господа и во имя истины я хочу рассказать, как все случилось.

Оставив Бенедикту, я вернулся в свою хижину. Собрав немногочисленные пожитки, стал ждать провожатого. Но он не приходил – значит, мне предстояло провести еще одну ночь в горах. Я не находил себе места. Обитель моя казалась мне слишком тесной, а воздух в ней слишком горячим и спертым, чтобы им можно было дышать. Я вышел наружу, лег на землю и глянул в небо – черное, сверкающее звездами. Но душа моя была не на небесах, а в маленькой хижине на берегу Черного озера.

Внезапно я услышал слабый, отдаленный крик, и мне показалось, что это человеческий голос. Я выпрямился и прислушался, но было тихо. Быть может, подумал я, это крик какой-то ночной птицы. Я собирался прилечь вновь, когда крик повторился, но теперь он доносился с другой стороны и был другим. И это был голос Бенедикты! Он прозвучал снова и теперь, казалось, струился прямо из воздуха – звучал с небес над головой и отчетливо произносил мое имя, но – о Матерь Божья! – что за мука слышалась в нем! Я вскочил на ноги и бросился к краю обрыва.