Роберт Чамберс - Король в Желтом

Я солгал бы еще тысячу раз, лишь бы видеть отразившееся на ее лице облегчение.

Она мило улыбнулась и сказала спокойным голосом:

– Алек, я споткнулась о голову этого волка и, думаю, потянула лодыжку. Пожалуйста, позови Мари и иди домой.

Я сделал, как она велела, и оставил ее, едва в комнату вошла служанка.

Навестив их в полдень, я застал Бориса в беспокойстве блуждающим по кабинету.

– Женевьева только что уснула. Растяжение – ерунда, но почему у нее такой жар? Доктор не может этого объяснить. Или не хочет, – ворчал он.

– Женевьева больна? – спросил я.

– Пожалуй, что так – она бредила всю ночь напролет. Только представь: веселая маленькая Женевьева, беззаботная, словно птичка, говорит, что ее сердце разбито и она хочет умереть!

Теперь уже мое сердце на миг остановилось.

Борис прислонился к двери мастерской, глядя под ноги: руки засунуты в карманы, добрый, оживленный взгляд затуманился, новые морщины пролегли у губ, «где прежде смех лишь оставлял следы» [7]. Служанка должна была позвать его, едва Женевьева откроет глаза. Мы все ждали, и Борис становился все беспокойнее, бродил по мастерской, разминая в пальцах модельный воск и красную глину. Внезапно он направился в другую комнату.

– Приблизься и узри мою розовую чашу, полную смерти! – вскричал он.

– Разве это смерть? – спросил я, чтобы поднять ему настроение.

– Думаю, ты не готов назвать это жизнью, – ответил он.

Говоря так, Борис вытащил из аквариума отчаянно бьющуюся золотую рыбку:

– Отправим и эту следом… куда бы то ни было, – сказал он с лихорадочным возбуждением в голосе.

Медленно, как в бреду я пошел за ним к полному прозрачной влаги бассейну с розовыми стенами. Борис бросил туда рыбку. Ее чешуя вспыхнула теплым оранжевым светом, пока она, агрессивно извиваясь, летела вниз, но едва рыбка коснулась поверхности, как тут же замерла и камнем упала на дно. Затем на поверхности появилась молочная пена, дивные краски замерцали в зеркале бассейна, и луч чистого света вырвался из казавшейся безбрежной глубины. Борис опустил руку внутрь и вытащил изысканную мраморную статуэтку – испещренную голубоватыми жилками, нежно-розовую с жемчужным отливом.

– Детская забава, – проворчал он и посмотрел на меня с усталостью и тоской, словно я мог ответить на его вопросы.

К счастью, вошел Джек Скотт и с жаром принял участие в «игре», как он это назвал. Оставалось лишь повторить эксперимент на белом кролике, здесь и сейчас. Я хотел, чтобы Борис развеялся, но не мог смотреть, как гибнет теплое, живое существо, и отказался участвовать в мероприятии. Взяв с полки случайную книгу, я уселся в мастерской, чтобы почитать. Увы! То был «Король в Желтом». Через несколько минут, показавшихся мне вечностью, содрогаясь, я отложил книгу. Вскоре явились Борис и Джек – они принесли мраморного кролика. В эту минуту над нами зазвонил колокольчик, и из спальни больной донесся плач.

Борис молнией метнулся наверх, через секунду раздался его голос:

– Джек, беги за доктором. Алек, иди сюда.

Я подошел и встал у ее двери. Напуганная служанка вылетела из комнаты и бросилась за каким-то лекарством. Женевьева сидела в постели, прямая как струна. Ее щеки горели, а глаза сверкали. Она лепетала без умолку, противясь попыткам Бориса ее успокоить. Он попросил меня помочь. При первом моем прикосновении Женевьева вздохнула и опустилась на постель, закрыв глаза, а затем… затем, когда мы все еще склонялись над ней, открыла их вновь и, посмотрев Борису прямо в лицо – бедная, горящая в лихорадке девочка, – выдала свою тайну. В тот миг течение наших жизней переменилось. Цепи, что так долго нас связывали, порвались навек, и были выкованы новые, – ибо в беспамятстве она произнесла мое имя, излив скрытую в сердце тоску. Онемев от изумления, я опустил голову; мое лицо пылало как угли, кровь стучала в ушах, оглушив своим шумом. Не способный ни двинуться, ни заговорить, я слушал ее бред в пароксизме стыда и горя. Я не мог заставить ее замолчать, не мог взглянуть на Бориса, а затем почувствовал руку у себя на плече. Он повернул ко мне бескровное лицо:

– Ты не виноват, Алек, не терзайся, что она любит тебя…

Тут он осекся, и едва в комнату шагнул доктор, приговаривая «Ах, горячка!», я схватил Джека Скотта и, бросив: «Борис хочет побыть один!», заставил его выбежать со мной на улицу.

Мы пересекли улицу и оказались у нашего дома. В ту ночь, увидев, что я тоже заболеваю, Джек снова отправился за доктором. Перед тем как начался бред, я услышал его слова: «Ради бога, скажите, что его мучит? Почему у него такое лицо?» – и подумал о «Короле в Желтом» и Бледной Маске.