Жанна Бочманова - За неделю до каникул [litres]

– Дань, я не буду тебя бить. Я все понимаю. Тебе нужна помощь.

– Не подходи! – крикнул Даня и посмотрел на меня совсем безумным взглядом.

Но я все же подошла, хотя ноги подгибались, как после американских горок, и схватила брата за плечи. Тьма в его глазах рассеивалась, как туман перед рассветом. Даня обмяк в кресле, а я сползла на пол, пытаясь прийти в себя.

В руке все еще были зажаты монетки и прочий мусор из карманов. Не глядя, пихнула все обратно, чуть дотронулась до брата. Он вздрогнул.

– Я что, уснул? – Он вертел головой и тер лоб.

Потом вдруг схватился за рот и выбежал из комнаты.

Даню рвало в туалете, а я мрачно прохаживалась по коридору. Дверь открылась.

– Как ты?

Он помотал головой. Вид у него был бледный. На кухне засвистел чайник. Даня кривился и держался за живот.

– Только маме не говори, – буркнул он. – А то решит, что я отравился. У нас соревнования в субботу. Не могу понять, что за странный привкус во рту?

– Пойдем чаю выпьем. Крепкого, с сахаром. Помогает.

Даня кивнул. Как я ни вглядывалась, так и не поняла, помнит ли он, что случилось, или нет. За столом Даня вдруг спросил:

– А что у тебя с шеей?

Я натянула воротник толстовки на горло:

– Не знаю, аллергия какая-то.

Даня вытаращил глаза:

– Слушай, а может, мы вместе чем-то отравились? Может, все же сказать родителям? Вдруг они тоже отравятся? Что мы с тобой такого могли съесть?

– Да-а-ань, – решилась я, – а ты помнишь, что делал после того, как пришел из школы?

– Помню, конечно. Что я, по-твоему, склеротик?

– И?

– Ну, пришел, переоделся, что-то съел. Потом… спал вроде.

Даня хмурился и тер лоб. Нет, похоже, он совсем не помнит, как перевоплощался в Крислава и что пытался меня задушить. Хотя нет, не задушить, а напугать – убедить, что все серьезно. Горло реально болело. Потом, уже в ванной, я посмотрела в зеркало – на коже алели пятна: следы пальцев. Вот красота завтра будет!

Убедившись, что брат пришел в себя, я отправилась на улицу. Надо было подумать. Принять какое-то решение. А еще… еще мне было страшно оставаться с Даней наедине. Я боялась своего брата. Боялась того, кем он мог стать, если я что-нибудь не придумаю. Но что я могла придумать, если никто… никто не мог мне ничем помочь. Ни Зорик, ни Аурелия. Не мог или не хотел.

– Каро! – донеслось до меня. – Каро, кис-кис-кис!

Ну конечно же, это голос Миху. Я даже обрадовалась. Понятно, что мальчишка тоже мне не помощник, но хотя бы не примет мои слова за бред.

– Привет! – Миху как раз выползал из кустов. – Каро не попадался? – Он разочарованно вздохнул, увидев мой отрицательный жест. – Опять сбежал. Аурелия прямо извелась вся. Ищи, говорит, Каро. Беду чую. Да какая беда с ним может приключиться, если на нем защитное заклинание? Сама же его и вешала. Нет, уперлась, мол, с Каро что-то случилось, и все.

– Коты часто убегают, – заметила я. – Они же любят гулять сами по себе.

– Каро не первый раз уходит и всегда возвращается. Говорю же, заклинание его оберегает. Но тетка сказала, чтоб без кота не возвращался, – Миху вздохнул.

– Так это тетя твоя?

Мальчишка кивнул и снова принялся звать:

– Каро! Кис-кис… – Потом повернулся ко мне и сказал: – Увидишь, не отпускай его. Век не забуду, – Миху стукнул кулаком себя в грудь и снова полез в кусты.

После встречи с Миху тревожное чувство в груди стало почти осязаемым, колючим. Чтобы хоть как-то избавиться от него, я побежала. Бег всегда помогает. Ветер бьет в лицо, мысли притихают. Главное, дышать. И считать. Дышать и считать. Во время бега мне всегда приходят в голову правильные решения. Вот и сейчас: я поняла, что надо еще раз навестить Зорика. По времени вполне успеваю застать его в магазине.

Так и есть, я успела, только вот Зорик выглядел сумрачно, совсем на себя не похожим.

– Занят, да? – уныло промямлила я. И тут мне не рады. – Да я поинтересоваться, как там с дневником Филича, может, нашел что?

– Да как тебе сказать, – Зорик оторвался от бумаг, которые изучал. – Ну, какие-то записи там есть. Не знаю, подойдут ли они для твоих целей. Вот, смотри, – он протянул мне тетрадку, а сам продолжил читать и хмуриться.

Из тетрадки Филича торчала бумажка, типа закладка. Страница открыла передо мной рисунок, плохо накарябанный обычной ручкой.

Какая-то линия, которую наискосок пересекали зигзагом еще две.