Виталий Абоян - Мёртвая жизнь [litres]

– Не надо! – протестовал Захар.

«…что жизнь не нужна. Она случайна. Или я это уже говорил? А впрочем, не важно».

Он смотрел на него. Нет, не Грац. Доктор продолжал наблюдать за безумством, накрывающим кибертехника, но самого Захара особенно не рассматривал. Только ведь это не было безумством? Знал ли об этом Грац? Наверняка! Они же все сговорились!

Он смотрел на него. Хозяин Тьмы. Сверлил взглядом. Его. Хозяина Тьмы. Сам себя. Он изучал его. Себя. Он нравился ему. Себе. Он подходил .

«Для чего?! Что ему нужно, что он хочет от меня?!» – недоумевал Захар и закричал что было сил:

– Уберите это!

Внезапно мир, вместе с ожидающим чего-то Грацем, вместе с «Зодиаком» – плодом усилий миллиардов тех, что когда-то были бактериями, тех, что жили, вопреки утверждению Фрица, – перестал существовать. Остался только страшный, пугающий лабиринт, которому не было конца. Из которого не выбраться.

И Взгляд. Он везде. Он смотрел и заполнял собою этот лабиринт. Он брал оттуда все, что хотел, вертел взятым, как хочется. Он был им. Они были суть одно. Сознание и подсознание. Разум и чувства. Бытие и небытие. Жизнь и нежизнь. Смерти нет. Потому что нет и жизни.

Страх не давал дышать, страх, что притаился там, в самом сердце лабиринта. Страх не давал ему стать здесь полновластным хозяином. Только страх держал все под контролем. Только он не давал вырваться на свободу потоку затхлой пыльной ветоши, в обилии заполнившей все ходы лабиринта.

А потом будто выключили свет.

Когда его включили вновь, прямо перед собой, сантиметрах в десяти, Захар увидел лицо Граца. Доктор пыхтел и к чему-то примерялся.

– А, очнулись? – вопрос был риторическим. Грац не собирался общаться с Захаром, он был поглощен собственным действием.

В голове кольнуло, и Захар почувствовал, что пальцы правой руки пронзило острой, но очень короткой болью, а саму руку будто кто-то встряхнул.

– Что вы делаете? – спросил Захар. Слова будто приклеивались к губам. Речь текла неохотно, слова были как мед.

– Все в порядке, Захар. Во всяком случае, припадков вы больше не устроите. Что это на вас нашло?

Грац разговаривал с ним, но сам продолжал что-то выискивать. Только теперь Захар понял, что ищет он на его голове. Кибертехник попытался посмотреть вверх, но у него не получилось. Оказалось, голова его прочно зафиксирована на белой лазаретской кушетке. При попытке встать он понял, что привязан к ней полностью.

– Станислав, зачем вы меня привязали? – легкое беспокойство возникло, но тут же исчезло. Просто недоумение.

– Чтоб вы не брыкались. А то еще повредите себе.

Нет, Захар решительно не мог понять, что происходит. В памяти всплывал Клюгштайн. Но ведь Фриц умер. Или нет? Он уже ни в чем не был уверен.

– Но зачем это все? – Захар искренне был удивлен.

– Так надо, Захар. Поверьте – так надо. Вы уже ничего не помните. Скоро мир для вас совсем изменится. Вам нужно там побывать. Обязательно. Тогда вы поймете всё.

– Но я не хочу.

Он не возмущался. Захар просто констатировал факт. Его не особенно беспокоило то, что Грац делал с ним, он всего лишь не хотел. Но раз надо…

– Так надо, – еще раз повторил Грац. – Поймите, Захар, мир не такой, как мы о нем думаем. Совсем не такой. Мы воспринимаем жалкие крохи информации из того, чем делится с нами реальность, а потом силимся из этих отрывков – почти бессмысленных и плохо стыкующихся друг с другом – воссоздать реальную картину. Только это невозможно. Как собрать пазл, разбитый на тысячу кусков, имея в наличии только пару частей. Понимаете – никак невозможно. Вот мы и…

Грац крякнул от напряжения – он зачем-то все время пребывал в жутко неудобной позе – и правую половину тела Захара снова пронзило острой колющей болью. «Интересно, что это такое?» – подумал кибертехник.

– …придумываем себе всякое, – закончил фразу доктор. – А то, о чем вы спрашивали, – это импульсы ТМС. Не опасно, слабое ощущение удара электрическим током. Но это тоже всего лишь кажется – никакого электричества у меня нет. Видите – ваш мозг даже в такой малости не может быть с вами откровенен.

«Неужели я спросил вслух? – удивился Захар. – Или Грац научился каким-то образом читать мои мысли? Странно».

Снова дернулось справа. Теперь нога. Доктор продолжал говорить:

– А знаете почему? Все очень просто – ведь вас, в сущности, нет. Как и меня. Нет никого. Есть только слабые электрические вспышки между нашими нейронами, химические реакции, порождающие эти вспышки. Там все носится по кругу, долдонит само себе. Это ведь даже не предельно ясный двоичный код, как в компьютерах. Это вообще непонятно что. Да что я вам-то рассказываю – вы в этом лучше меня разбираетесь. И, представьте себе, весь этот хаос, вся кутерьма маленьких химических взрывов, превращается в то, что мы привыкли называть личностью. Самими собой. Захар. Орешкин. Сто миллиардов прореагировавших нейромедиаторов. Даже меньше, намного меньше. Вот он весь Орешкин. Каково, а?