Дмитрий Тихонов - Чертовы пальцы (сборник)

За очередным поворотом они увидели Симагина. Тот стоял на подоконнике, пытаясь открыть окно. Заметив их, он спрыгнул на пол и со всех ног рванул прочь.

– Стой! – воскликнул Федор Петрович. – Не бойся!

Мальчик даже не притормозил. Таня побежала следом. Она рассчитывала, что ее длинные ноги помогут быстро настичь Симагина, но не тут-то было. Лешка несся во всю прыть, почти не замедляясь на поворотах, в то время как Тане постоянно приходилось сбавлять скорость, чтобы огибать углы.

– Погоди! Мы свои! Погоди! – кричала она, но мальчик не обращал на эти возгласы никакого внимания. Собственный голос причинял ушам Тани почти физическую боль – здесь любой громкий звук казался святотатством. В конце концов ей удалось догнать Лешку. Она схватила мальчишку за плечи, они оба потеряли равновесие и покатились по полу. Симагин орал во все горло – не от боли, от ужаса.

– Успокойся! – встряхнула его Таня. – Все хорошо!

– Нет! – взвизгнул Лешка, пытаясь вырваться. – Нет! Я видел.

Он снова вскрикнул, на этот раз глядя куда-то через плечо Тани. Та обернулась. Федор Петрович как раз вышел из-за угла. Он стал выше ростом, широко улыбался, и даже с такого расстояния было видно, что зубы у него чертовски острые.

– Я видел, как его убили! – прошептал Симагин.

Федор Петрович не спеша приближался. Небрежным жестом он вынул свои фальшивые глазные яблоки, отбросил их в сторону, и из тьмы пустых глазниц начали выползать крошечные белые черви. Кожа его поблекла, пошла морщинами и трещинами, волосы выпадали целыми прядями. Из рукавов костюма сыпалась мелкая светлая пыль, а вслед за ней вытянулись длинные бледные пальцы, каждый из которых в середине раздваивался.

– Надо же! – заявил бывший Федор Петрович, не прекращая улыбаться. – Правду говорят, что подобное тянется к подобному. Запусти двух мышей в лабиринт, и они обязательно встретятся. Без тебя, Танюша, мне вряд ли удалось бы найти этого пацаненка.

– Это само собой, – процедила Таня, тяжело дыша. Она успела взглянуть назад и знала, что коридора за их спинами больше не существует. Теперь там был тупик, покрытая плесенью гладкая стена, поперек которой тянулись огромные кривые буквы «НИКОГДА».

– Я давно жду! – прохрипело приближающееся чудовище. Оно тоже понимало, что бежать его жертвам некуда, а потому не торопилось. – Я – Грех! Меня распинали на кресте, как Боженьку вашего, меня живьем закапывали в землю, меня бросали в огонь. Я – Страдание! Меня скрывали от близких, меня заставляли умолкнуть пулей, выпущенной в висок, меня давили чужой болью.

Таня загородила собой Лешку, который вцепился в ее правую ладонь. Страха не было. В нескольких шагах от нее возвышалась уродливая мертвая тварь, собирающаяся сожрать ее внутренности, вывернуть все тело наизнанку, а она не боялась. Почти. Не до этого было. Надпись на стене всколыхнула что-то в памяти, что-то скрытое, глубоко закопанное, что-то, от чего зависели сейчас две жизни. И она знала: если вспомнит, то получит шанс спастись.

– Старик оказался вкусным! – сказало существо. Оно все больше теряло человеческий облик, рот разошелся в огромную кривую пасть, из-под темно-синего или черного пиджака выползла вторая пара длинных рук с раздваивающимися пальцами. – Вы должны быть еще лучше. Мальчик, не бойся, я выпью тебя последним!

Таня решилась. Резко подхватив Лешку, она бросилась вправо, надеясь проскользнуть между чудовищем и стеной. Ей это удалось, хотя белые пальцы почти сомкнулись на ее плече.

– Куда! – заверещало чудовище, заковыляло следом, отвратительно переваливаясь на своих тонких ногах, помогая себе нижней парой рук. Судя по всему, в нынешнем облике оно не было способно угнаться за человеком, и теперь вопило, переполняемое отчаянием и ненавистью:

– Не уйдешь, гнида! Лучше даже не пытайся!

Оно остановилось, растопырило конечности, уперлось ими в стены, в потолок, в пол, сливаясь с ними, прорастая сквозь краску и штукатурку, сквозь кирпич и дерево, становясь со строением одним целым.

Когда коридор начал крениться, Таня почти вспомнила. Что-то черное обхватило сердце – то ли знание, то ли предчувствие – но у нее не было времени осознавать. Она выпрыгнула на первую попавшуюся лестничную площадку и помчалась вниз, изо всех сил стараясь не упасть. Лешку она по-прежнему несла на руках, хотя тот и становился с каждым шагом все тяжелее. Стены по сторонам пульсировали, двигались, осыпаясь, потолок опускался, словно здание проснулось, рассерженное, и теперь стремилось проглотить беглецов, осмелившихся нарушить его покой.