Елена Ершова - Брат мой, Гензель [СИ]

— Сказал ведь ждать! — укоризненно произнес брат, но голос его не был сердитым. Я виновато посмотрела на него и вздрогнула — в отблесках камней его лицо оказалось зеленоватым, будто испачканным тиной. Тем не менее, я вцепилась в его протянутую руку и села на корточки. Камни под сандалиями хрустнули, как раздавленные ложкой овсяные хлопья.

— Ну, теперь Антоха обзавидуется! — обрадовано проговорил Генка и тоже присел на корточки рядом со мной. Я согласно кивнула и принялась набирать полные горсти, распихивая добычу по карманам.

Генка последовал моему примеру, выбирая самые большие и самые красивые камни, гладкие и без единой трещинки. Я брала поменьше — такие, чтобы могли уместиться в кулачке. Поэтому копалась долго и тщательно, разгребая запасы, неизвестно кем оставленные в яме.

— Ген, а это ведь клад, да? — вслух спросила я. Он не стал спорить, рассеянно пробормотал в ответ:

— Может и клад…

— А кто его тут оставил тогда? Он отвлекся от разглядывания особенно большого и красивого зеленого камня и серьезно поглядел на меня.

— Бабай, кто же еще? Вот сейчас узнает, что мы его клад воруем, выследит по запаху, накинется и останутся от нас одни рожки да ножки. Я разжала кулак, и все набранные в него драгоценности с глухим стуком упали обратно. Очень хотелось зареветь, но вовремя заметила в Генкином взгляде знакомую насмешку и стукнула его по руке.

— Все ты врешь! — обиженно сказала я. — Сам же говорил, что Бабаев не бывает! Генка расхохотался и произнес миролюбиво:

— Вру, конечно! Эх, ты! Говорила, большая, а в Бабая поверила! Я надулась и принялась снова ковыряться в россыпях. Выкопав небольшую ямку, я заметила сероватый шершавый камень, не такой блестящий и гладкий, как остальные. Скорее, похожий на гальку. Я поддела его пальцами и вытащила на свет — он оказался продолговатым, тонким и хрупким, словно обломанная ветка.

— Ген, посмотри… И подняла свою находку повыше. Брат с неудовольствием поглядел в мою сторону, буркнул:

— Ну что там еще? Но тотчас выпрямился, и его глаза стали круглыми и серьезными.

— Рит, — глухо произнес он, словно слова проходили через прижатую к его рту мокрую тряпку. — А ведь это кость…

— Фу! — я с омерзением отшвырнула находку в сторону и вытерла ладони о шорты. Генка приблизился ко мне, поддел носком кроссовка разноцветные россыпи. Те послушно покатились в стороны, неприятно шурша, будто дохлые майские жуки. И я отодвинулась тоже, потому что из-под стекляшек показались кости — сначала одна, потом вторая, третья…

Обглоданные, высохшие от времени, они были разных размеров и форм, и самая большая оказалась толщиной с Генкину руку.

— Это волки оставили? — спросила я первое, что пришло на ум. Он качнул головой:

— Не знаю… Отошел в сторону, копнул снова. Из-под сияющих стекляшек тут же вывернулась новая кость — гладкая и круглая, как шар. И я почувствовала, что по спине прокатилась щекочущая волна и во все глаза смотрела, как Генка дрожащими руками очищает шар от налипшей на него глины — вот показались провалы глазниц, оскаленный безгубый рот… Не знаю, испугалась ли я тогда — страх пришел много позже, — но сразу вспомнила картинки в своей новой энциклопедии из серии «Хочу все знать», а потому сказала брату (сказала радостно, гордая своими новыми познаниями):

— А это череп! Тогда Генка вздрогнул и рывком поднялся с корточек. Я почувствовала, как в мою ладонь легла мокрая рука брата.

— Пойдем отсюда, Рит, — сказал он, и я снова не узнала его голоса, словно его язык с трудом вытолкнул эти слова.

— А камни… — начала я и тогда его подрагивающая ладонь легла на мои губы.

— Идем, — еще глуше повторил он. — И без разговоров. Он потащил меня в сторону. Я подумала, что хорошо бы снова захныкать, но все же не стала этого делать, а следом за Генкой начала карабкаться наверх. Подниматься было гораздо сложнее — ослизлые комья то и дело норовили вывернуться из-под ног и мы совершенно перепачкались в траве и глине. Но Генка не обращал на это никакого внимания, а потому не обращала и я. Когда мы поднялись, солнце окончательно погрузилось в грязные перины облаков и в лесу стало совсем темно и тихо. Даже чересчур тихо — единственными звуками были наши торопливые шаги да шлепанье веток о голые ноги. Генка молчал, шагал ровно и быстро, как заведенный солдатик. Я едва поспевала за ним, но молчать долго не могла: перед глазами все еще маячила картинка из детской энциклопедии.