Наталья Якобсон - Изувеченный [litres с оптимизированной обложкой]

И все-таки Клер испытывала смутное ощущение вины. Как будто это она была виновна в гибели всех тех людей, которых случайно замечала на своем пути, а потом наблюдала, как увозят их изувеченные трупы.

Те, от вида которых ее обжигало в толпе, были обречены. Поэтому ей становилось больно на них смотреть.

Понять все можно было очень просто. Только она долго отказывалась понять очевидное. И в общем-то, в этом ничего удивительного не было. Если правда содержит в себе хоть какую-то долю мистики, то люди отказываются ей верить. В ситуациях, с которыми столкнулась Клер, мистического оказалось слишком много.

Теперь она разглядывала шрам от пореза на своей руке так внимательно, словно это могло дать ей ответы на вопросы. Выходит, ее душевная боль при виде человека была предчувствием того, что этот человек безвременно погибнет. Возможно ли, что, нанося себе физические травмы, она спасет этих людей? Вопрос мучил ее день за днем. И имеет ли она право спасать других, зная, что они все равно останутся изувеченными? Что, если они сами выбрали бы смерть? Но есть и третий вариант: нанести себе рану поглубже и ждать, что кто-то из намеченных судьбой жертв останется жив и отделается лишь ушибами и синяками, а не серьезными увечьями.

В головоломке, которую она пыталась сложить, было так много противоречий и незаполненных мест. Размышления причиняли почти физическую боль. Клер смотрела на сверкающее лезвие бритвы на туалетном столике и чувствовала, что она должна попробовать… порезаться еще раз. Поглубже. Тогда все станет ясно. Может ли она сдержать собственного демона путем нанесения себе физических ран. Остановит ли его ее боль. Хватит ли ему лишь ее порезов, чтобы на какое-то время успокоиться и не мучить больше других.

Клер старалась отогнать от себя доводы, что он вершит правый суд, когда убивает. Однако в голове снова всплыло лицо женщины, которую звали Анджелой. Ее приторная, ядовитая улыбка, ее лукавые глаза, искрящиеся хитростью, само исходящее от ее образа зло. Если не убить таких, как она, то они убьют тебя.

При мыслях об Анджеле Клер ощутила себя так, будто кто-то накинул на ее шею дорогое ожерелье и пытается ее задушить. Ее пальцы невольно потянулись к горлу. Какое неприятное чувство!

Вот в такие моменты вспоминаешь, что нож Донатьена может стать для тебя единственным спасением от людской зависти и ревности.

Донатьен! Имя пришло на ум само собой. Давно забытое слово искрилось множеством граней, как алмаз. Красивое имя. Как у принца. Однако Клер нахмурила свои изящные брови. Разве не так звали маркиза де Сада? Невольно она поморщилась. Хотя и знала, что к этому безумному эротоману герой ее снов не имеет никакого отношения.

Фильмы и книги о де Саде неизменно вызывали у нее сильное отвращение. Донатьен был другим. Он не мог избить кого-то из-за каких-то извращенных сексуальных наклонностей. У него их просто не было. Но было что-то другое. Клер задумалась о жертвенных животных, трепещущих под ритуальным кинжалом. Она ничего не знала о колдовстве, но подумала, что неплохо бы полазить по сайтам Интернета и ознакомиться с этой темой. В ее личной библиотеке не имелось книг о магии или сборников заговоров. Хотя она знала, что Шанна, например, имеет целое собрание инструкций по наговорам, оберегам, наведению и снятию порчи. Конечно, все это было не более чем безобидное хобби. Но иногда Шанне хотелось, чтобы ее считали потомственной белой ведьмой, загадочной и имеющей некую тайную силу.

Шанна почти всегда одевалась в черное. Причем наряды у нее были довольно экстравагантные и элегантные. Она шила их сама и в них скорее была похожа на черную колдунью, чем на белую, причем довольно привлекательную. Ее любовь к болтовне порой раздражала Клер, но, может, стоило все-таки разок зайти к ней в гости и поболтать. Шанна приглашала ее заходить так часто и так настойчиво, что, отказываясь, Клер порой понимала, что поступает грубо и бестактно. Она не очень жаловала готов, разве только антикварных, потому что те всегда были изысканно одеты и их забавно было рисовать.

Клер невольно подумала, что Шанне понравился бы тот венецианский дворец, который она видит во сне. Это было поистине незабвенное зрелище и такое реалистичное. Даже сейчас, смотря на скромную обстановку своего дома, Клер ощущала себя гостьей в том дворце, где полно дорогих зеркал в затейливых рамах, где стены украшены шпалерами и ламбрекенами, а потолки расписаны купидонами. Жить в такой роскоши – это сказка. Клер попыталась декорировать свое скромное жилье так изящно, как только могла: всюду развесила картины, керамические маски и акварели, расставила на полках украшения, вырастила в кадках цветы. Все вышло очень мило, но с великолепием того дворца даже ни один музей не смог бы сравниться.