Наталья Якобсон - Изувеченный [litres с оптимизированной обложкой]

Именно мертвая, а не приготовленная. В мозгу Клер возникло именно это слово. Хотя люди обычно не называют запеченную и выставленную на стол рыбу мертвой. Так не принято, даже в жаргоне. Ведь это еда, а не смерть. Но Клер подумала именно о смерти и отвернулась от селедочницы.

Смерть, извлеченная из моря и выложенная на тарелки. Ну разве не абсурд?! Клер вдруг ощутила запах, который ее привлек. Запах свежего мяса. Он доносился из лавки на другой стороне улицы. Хоть ее раскрашенной вывеске и невозможно тягаться с неоновыми рекламами супермаркетов, но Клер устремилась именно в эту лавку. Она сразу забыла о том, что только что собиралась купить пару килограммов картофеля для жарки. Ее привлек вид фарша, только что пропущенного через мясорубку, и окровавленных отбивных. Все эти горы разрезанного мяса на прилавке и весах выглядели совсем не красиво, но ей неожиданно понравилось на них смотреть. Причем вид уже готовых фрикаделек и котлет ее не впечатлял. Куда приятнее было глядеть на сырое мясо, красное и свежее, как будто только что извлеченное из тела живого существа. И неважно, кого сейчас разделали в подсобном помещении лавки: барана, свинью или теленка. Клер даже не пришло в голову сравнивать мясную нарезку со скотом. Любое мясо она связывала теперь с изрубленными телами людей.

– Что будете брать, мисс?

Клер без раздумий ткнула пальцами в первое, что подвернулось: ребрышки, сочащиеся кровью. Она даже не смотрела, как их взвешивают и упаковывают, потому что кое-кто кроме нее проявил вдруг такой же жадный интерес к мясной лавке. Он стоял прямо за прозрачной витриной с какими-то неразборчивыми надписями. Его глаза алчно и подозрительно смотрели на мясо, при этом наливаясь красноватым огнем. Хоть его голова и была прикрыта каким-то рваным капюшоном или просто тряпицей, но Клер успела разглядеть, как сильно он искалечен. Бродяга или нищий? Клер смотрела на него так же внимательно, как он следил за работой мясорубки. Его узловатые, искореженные какой-то болезнью пальцы коснулись витрины. На них вовсе не было колец. А ведь Клер ожидала снова увидеть блеск драгоценных камней. Должно быть, любой бродячий калека теперь напоминал ей о ее ночном кошмаре. Любого человека в шрамах или инвалида она начинала невольно сравнивать с тем, кто являлся ей во сне. Вот почему ее так пугал вид любого изувеченного.

Хотя этот бродяга был довольно странным для современного мира. Сейчас ведь уже не те времена, когда средневековые улочки полнились юродивыми и прокаженными. Теперь такое почти недопустимо. И все же она видела это сгорбленное существо, скорее похожее на кровожадного монстра, поджидающего свою добычу у выхода из мясной лавки. Она заметила, как блестят его глаза при виде только что разрубленных окороков. Он смотрел на мясорубку и ножи, как на что-то игрушечное, далекое от реальной опасности. А потом он перевел взгляд на нее. Клер так и не поняла, что его больше привлекло: ее лицо или плоть, которую можно будет легко срезать с костей, если за это взяться. Что бы он о ней ни подумал, но через миг его как ветром сдуло. Но Клер запомнила его злобный оскал.

Когда она выходила из лавки, казалось, что дневной свет померк. Она чуть не забыла расплатиться за покупку, но, к счастью, вовремя опомнилась. Нечестность не входила в ее привычки. Странно, что никто даже не попытался задержать ее на выходе. Продавец вначале даже не понял, за что она ему отдает деньги. Он как будто тут же о ней забыл. Обычно люди, однажды увидев ее, потом долго о ней не забывали. Уж такой запоминающейся была ее красивая внешность. Так что же случилось теперь? Неужели она и сама стала похожа на того изувеченного калеку, раз люди, едва на нее взглянув, поскорее спешат выкинуть ее образ из головы?

Клер невольно подумала: а каково это быть таким обезображенным? Наверное, такой человек должен стесняться сам себя, прятаться и, конечно же, ненавидеть зеркала. И все-таки тот изувеченный, которого она знала, жил именно в зеркале. В ее собственном зеркале. И он смеялся над ней оттуда, как будто заранее знал, что грядет час, когда и она станет ничуть не красивее его.

При солнечном свете Клер внимательно разглядела оставшийся поперек локтя шрам. Довольно уродливая линия. Ее засохшие края казались обугленными. Нанесенная рана была глубокой, шрам тоже остался довольно заметным. Клер не знала, жалеть ли ей об этом. Ведь с тех пор, как она нанесла себе рану, никто больше не погиб. И ее уже не пронзала боль от вида незнакомых людей. Все как будто кончилось. Но надолго ли?