Альбина Нури - Пассажир своей судьбы [litres]

– Перестань, пожалуйста. – Я обнял ее и прижал к себе. – Что за суеверия? Ты же никогда не верила в такие вещи.

– Не верила, а теперь точно знаю, что говорю, – сказала она, уткнувшись мне в грудь.

– Прости, мам. Я не должен был говорить тебе про отца.

– Да брось, – отмахнулась она, хотя еще несколько минут назад остро переживала обиду, я же видел. Но больше это ее не волновало. Мать подняла голову, взгляд ее был напряженным и тревожным.

Честно скажу, мне стало не по себе.

Я сразу запретил матери ехать провожать меня на вокзал: ни к чему эти долгие прощания, когда не знаешь, что сказать, что сделать. Но тут мне вдруг захотелось, чтобы она поехала со мной. «А еще лучше, чтоб отговорила ехать!» – сказал голос внутри меня. Ага, как же, возразил я сам себе. Выдержать такой прессинг, чтобы в последнюю минуту повернуть назад! Что может быть глупее?

– Не переживай, мам. Я позвоню, хорошо? Буду часто звонить, обещаю. – Я осторожно убрал ее руки. – Мне пора, а то опоздаю.

Поцеловав мать в щеку, я вышел из квартиры. Щека была мягкая, как тесто, и вся ее фигура казалась поникшей, а лицо – постаревшим и безжизненным. Мне было немного жутко видеть такой свою энергичную, боевитую мать, и я поспешно отвернулся, заспешил к лестнице.

Она больше не сказала ни слова, даже не попрощалась, продолжая стоять и смотреть. Будто фотографировала меня, приберегала на память, чтобы потом легче было воскресить мой облик перед мысленным взором.

Позже я постоянно вспоминал этот пылающий, горестный и вместе с тем болезненно сосредоточенный взгляд и удивлялся, почему он не смог остановить меня, удержать дома.

В подъезде едва уловимо пахло гарью. Зимой какой-то придурок поджег детскую коляску, что стояла на первом этаже, и весь подъезд заволокло едким черным дымом. Запах въелся в стены и до сих пор не выветрился.

Случилось все ночью. По правде сказать, я был напуган и растерян, хотя и сумел это скрыть. Не знаю почему, но у меня что-то вроде фобии: боюсь открытого огня, пожара. Даже посиделки возле костра не люблю – вдруг огонь разгорится слишком сильно, и ситуация выйдет из-под контроля.

Тогда, в подъезде, все обошлось. Пожарные приехали быстро, потушили пламя, которое толком и разгореться не успело, а после еще обходили квартиры, спрашивая, все ли в порядке.

Никто не угорел и не отравился газом, в остальном же ничего в порядке не было: жильцам пришлось отмывать стены и лестницу. Мыли, конечно, женщины, а мужчины таскали воду. Я выливал вонючую темную жижу в унитаз и думал: узнать бы, кто это сделал, и заставить его языком каждую ступеньку вылизывать!

Из-за всей этой катавасии я забыл позвонить Неле, и она разозлилась.

Злилась Неля часто, а особенно бесило ее то, что данный факт, как ей думалось, меня совсем не волновал. Она считала, что я черствый и бессердечный, что мне нет дела до ее переживаний. Неля ошибалась: мне совершенно не хотелось ругаться, но не удавалось найти подходящих слов, чтобы убедить ее в этом.

Мы постоянно ссорились, Неля периодически со слезами бросала трубку, выбегала из кафе или оставляла меня одного в кино или парке, заявляя, что все кончено. Но отношения тянулись почти полтора года, пока не разорвались окончательно. Случилось это больше месяца назад, когда я впервые заикнулся, что хочу бросить универ и уехать к отцу.

Мама недолюбливала Нелю, но в одном они были солидарны: я безответственный идиот, который не думает о будущем и гоняется за журавлями, разбрасываясь полузадушенными в кулаке синицами.

Неля вспомнилась некстати – я запретил себе о ней думать. Поначалу это было сложно, потому что в голове не прекращался нескончаемый монолог: я раз за разом, отыскивая все новые аргументы, доказывал Неле, почему она не права, а я прав. Это продолжалось, пока однажды утром я не проснулся с мыслью, что больше не хочу ничего ей объяснять. Но воспоминания все равно оставались довольно болезненными (хотя с каждым днем все менее), поэтому думать о Неле я не любил.

А сейчас и без того проблем хватает.

Выходя из подъезда, я споткнулся на лестнице и едва не упал.

– Шею не сломай, – раздался насмешливый голос.

Гульназ-апа, соседка с первого этажа. Ее окно прямо возле подъездной двери, и она, кажется, вообще никогда от него не отходит. Живет Гульназ-апа прямо под нами и, разумеется, отлично слышала нашу с матерью перепалку. Теперь весь дом будет знать, что я уехал к отцу, а мать не хотела меня отпускать.