Максим Кабир - Скелеты

Хитров вспомнил бессмертное «Нафаня!» и решил обязательно показать Юле лучшие советские мультики. Никакие Диснеи и «Никелодеон» не заменят ребенку «Каникулы в Простоквашино», «Ну, погоди!», «Приключения кота Леопольда» и прочие шедевры.

Он повернулся к кроватке, и ледяные когти ужаса впились под ребра. Зашевелились волосы на затылке. Хитров разлепил губы, но вместо имени дочери изо рта вырвался клекот.

Юла стояла, взявшись левой ручкой за прутик барьера. В правой она держала змею. Мерзкую, лениво извивающуюся гадину. Держала за хвост и трясла, как погремушку. Уплотнение на конце вертлявого тела издавало звук, похожий на пение сверчков или треск кастаньет. Звук, похожий на скрежет ножей, вспарывающих кишки остолбеневшего отца.

Голова гремучей змеи стелилась на постель. На кольца десятка других змей, которыми кишела колыбелька. Они ползали вокруг неустойчивых ножек, терлись о кремовые носочки и розовые икры. Жуткие петлеобразные движения крапчатых ремней. Из клубков таращились желтые, с вертикальными зрачками глазки гадюк, быстрые раздвоенные языки сновали между ядовитых зубов. Пружинисто поднимались треугольные головы, Хитров отчетливо видел ямки по бокам черепков, чешую на шкурах. Гадюки выбирались из наволочек, а Юла стояла по колено в этом гнезде и показывала папе трещащую, подрагивающую смерть.

— Доченька, — прошептал Хитров, — спокойно, доченька.

Юла наклонила голову, уткнувшись в плечико щечкой. Мягкий невесомый локон упал на лоб. Змея трепетала в коротких пальчиках.

Девочка улыбнулась радостно и сказала:

— Белая лилия черной зимы. Белая лилия черной зимы.

А потом гадюки стали вываливаться на пол сквозь прутья кровати и ползти к Хитрову.

Рейсовый автобус грохотал по обледеневшей трассе. За окнами, как мираж, возникали и исчезали поселки, блеклые и унылые оазисы в заснеженной пустыне. Тянулись припорошенные поля, ослепительно белые, с голубыми изломами. Насыпи отвалов вдоль горизонта. Курганы индустриальных богов. В земле махали кирками трудяги-гномы. Вздымались к пепельному небу башни Саурона. «Гигант», «Родина», «Слава» — грозные имена замызганных титанов.

Андрей оторвался от книги «Мореплаватели Средневековья» и рассматривал пейзаж снаружи. Склады, вентиляционные установки, копры. Надшахтные здания.

Он приезжал сюда прошлой осенью на именины мамы. С Машей: они поссорились и на обратном пути не разговаривали.

— Так не может продолжаться, — сказал он, — или мы всё забудем, или…

Автобус, покачивая боками, миновал коробку дробильно-сортировочной фабрики, пасущееся стадо грейдерных погрузчиков и мемориальную стелу на въезде в город.

Четыре часа дорожной тряски, и «икарус» причалил к скопищу ларьков, псов и старушек с лаптями-пирожками. Высадил симпатичных подружек-студенток и навьюченного сумками Андрея.

Декабрьское солнце отражалось в стеклах Варшавцевского автовокзала, золотило снежок. Его блики резвились на бортиках неработающего фонтана. С гнутых кранов свисали пики-сосульки, чашу фонтана захламило ледяное крошево. В нем таяли солнечные зайчики, как сливочное масло в каше.

Пузатый таксист предложил свои услуги, Андрей качнул головой. Поправил воротник пальто и зашагал по присыпанной песком аллее.

Требовалось немногим больше получаса, чтобы наискосок пробежать Варшавцево. Полузаброшенный, закованный льдом городишко. Серый корпус гостиницы с наглым названием «Москва». Старшаки рассказывали о гостиничных девицах легкого поведения. А одну девицу зарезал диковатый парень по фамилии Умбетов, сын школьной библиотекарши.

Ну и словечко всплыло: старшаки.

А вот и первые преобразования. Новенький аквариум «Шоколадницы». Пустые столики за стеклом, сиротливые горки конфет, скучающая официантка. Салон красоты, огромный портрет Хью Джекмана на фасаде.

«Занесло же тебя, Росомаха», — посочувствовал Андрей.

С билборда взирал честными глазами кандидат от правящей партии. Местный оппозиционер приписал к агитации размашистое: «Ворюга, где пенсии?»

Андрей родился и вырос здесь, в городке, рыжем от рудной пыли. За девятнадцать лет он вызубрил каждую пробоину обветшалого асфальта, каждую трещинку на оранжевых фасадах пятиэтажек, да что там, каждую былинку окружающей Варшавцево степи.

Кинотеатр «Современник» крутил фантастику и боевики. Летние дожди превращали улочки в бурые болота, по которым шлепали калоши и гондолами плыли машины. У школы высился крашенный серебрянкой памятник Н. Л. Варшавцеву, коммунисту, геологоразведчику, первому директору шахты. Дребезжащие «ЛАЗы» по утрам увозили мужчин к таинственным шурфам и норам, жаль, Андрей не запомнил расположение пороховых точек на щеках отца-взрывателя, погибшего в забое.