Джон Лэнган - Рыбак

Все последующие попытки вернуться к рыбалке не увенчались успехом. Ездить по рыбным местам труда не составляло, а вот закинуть удочку… На деле, стоило мне подойти к воде, как считанные минуты спустя я уже бежал обратно к машине. Никаких особых чувств притом я не испытывал – не паниковал, не боялся, просто мое тело отказывалось исполнять команды, поступающие от головы.

Страх и паника тем не менее переполняли мои сны, в коих события того рокового дня отпечатались на долгие годы. В них на свою сгинувшую удочку я вылавливал из реки рыбу-нимфу, вот только голова у нее теперь была Дэнова – окровавленная, с вытаращенными глазами и ртом, раззявленным в немом крике. В свете светофора, свисающего с ветви дерева, появлялась Мэри – ее кожа свисала фистулами, похожие на водоросли волосы облепили череп. С потемневшим от гнева лицом Дэн заносил надо мной камень, который, благодаря какой-то причуде перспективы, превращался в тот самый валун, к которому был привязан Рыбак. Огромный глаз морского чудовища открывался, и черная вода изливалась из великой трещины Его зрачка. Если я засыпал днем, при свете солнца, то кошмары обычно не снились мне, потому я проводил большую часть ночи, перещелкивая с одного канала на другой и читая взятые в библиотеке книги, пытаясь продержаться до первых признаков рассвета.

Когда я не был в западне кошмарных снов, я скорбел о Дэне, пусть и скорбь моя окрашена была в особые тона. Мне казалось, что я осознал ту степень отчаяния, что привела Дэна к Голландскому ручью, Рыбаку и согласию на любую сделку с ним. Я не понаслышке знал, насколько сильный восторг испытываешь, воссоединяясь с ушедшей любимой, и мог понять, какой сильной мотивацией Софи и мальчики, должно быть, были для Дэна. В том состоянии, в каком я заставал его на работе – будучи пленником того мальстрема , о котором он поведал мне, – Дэн, должно быть, чувствовал себя так, будто те самые призраки жены и детей, исчезнувших из его жизни, бросили ему спасательный круг. Даже понимая, что перед ним лишь бледные копии, даже видя их истинное обличье, он был готов пожертвовать реальной дружбой, какой бы мирской она с виду не казалась, ради этой лжи. Мне вряд ли стоит сильно удивляться – мир полон людей, поступивших бы точно так же, пусть даже не в столь драматичных условиях. Просто я думал, что все эти часы, проведенные бок о бок, когда мы сидели на берегу и наблюдали за бегущей водой в ожидании клева, чего-то да стоили, что они могли перевесить соблазнительный вымысел. Выходит, я ошибался. Выходит, этого было недостаточно.

Мне ужасно не хватало компании Дэна Дрешера, и память о его последних минутах переполняла меня страхом, но какие бы светлые воспоминания не закрепились за ним в моей душе, их все равно отравила подспудная горечь. Честно говоря, на той неделе, когда двоюродные братья Дэна приехали продать его дом и пожитки, я боялся, что они решат зайти ко мне, а я не смогу придумать такую отговорку, что не приведет их в замешательство или не обидит. К счастью, в дверь так никто и не постучал.

Несколько следующих лет я потратил, пытаясь занять себя. Если бы кто-то спросил меня раньше, как я представляю себе старость, я бы пустился в рассуждения о наших с Мэри детях и внуках, о каких-нибудь путешествиях в дальние страны или круизе на старую добрую Аляску. В пору после ее смерти я говорил бы о рыбалке с Дэном. Но теперь, когда не стало ни Дэна, ни Мэри, ни рыбалки, я просто не знал, что делать. Я навещал семью и порой виделся с бывшими айбиэмовцами. Навещал Фрэнка Блока, когда жена ушла от него к своему дантисту, но это были скорее сеансы терапии, нежели полноценное общение, и когда Фрэнк женился на вдове-соседке, наши встречи сошли на нет. Я сделал все возможное, чтобы возобновить свой интерес к живой музыке, выезжая в Гугенот и Вудсток и слушая тех, кто играл в местных клубах. Почти всё, что я слышал, звучало искренне, хоть и простовато, и порой, когда хорошенькая певица придвигала к себе микрофон, опускала пальцы на струны своей гитары и начинала петь, я подавался вперед, внимая каждой ноте. Увы, я не был готов к тому, что выход на пенсию дарует мне столь много безотрадно пустого времени, которое нечем заполнить – списали-то меня на десять лет раньше среднего срока, да еще и в относительно добром здравии.

Что касается всего пережитого, я редко к этому возвращался. Но Апофеоз преследовал меня – его огромная тень ложилась на все, что меня окружало. Иной раз мне хотелось даже вернуться к Голландскому ручью и узнать, смогу ли я найти путь обратно к черному океану. Порой любопытство заставляло меня обращаться к семейной Библии и перечитывать кое-что из Книги Бытия и Иова, порой – приводило на страницы книг по сравнительной мифологии, но общей осмысленной картины я так и не сложил. Когда Интернет вошел в моду, я прибег и к его помощи, но единственный сайт, что казался более-менее подходящим по названию и краткому описанию, выдавал ошибку всякий раз, когда я обращался к нему. Но моя жажда знаний оставалась в разумных пределах – я не имел ничего против блаженного неведения. Если бы была надежда, что такая информация послужит практической цели – например облегчению моих кошмаров, – я бы относился к этому по-другому. Но было трудно представить, как то, что я видел, могли излечить хоть какие-то знания, поэтому в конце концов я бросил свои изыскания.