Мария Абаршалина - Птица-Жар [СИ]

Знакомые рощи да грибные делянки давно остались позади, солнце клонилось к кромке леса, а небо стало темнеть. Лебедяна шла без продыху, как и была, в легкой белой рубахе да простом сарафане, украшенном в поясе лишь узкими лентами. Стезя была щедро укрыта опавшей листвой, которая шелестела при каждом шаге и цеплялась за подол.

На всякой развилке или перепутье незнакомой дороги, Леда замедляла ход. Но не следья копыт искала она на мерзлой тропе, не вывернутые комья земли или примятые пучки трав были ей указом. Немигающим взором Лебедяна смотрела на деревья и темнеющее небо, в густо-синих глубинах которого зажигались светочи первых звезд, и уверенно ступала дальше.

На землю опустился зыбкий вечерний сумрак. Леда все еще шла вдоль неширокого, но наезженного тракта, не оглядываясь окрест, но точно зная, что не сбилась с пути, когда в отдалении выросла молодая кленовая рощица. Пестрые рассеченные листья, похожие на ладони с растопыренными перстами, своим ярким окрасом выделялись на тусклом фоне пониклой травы и буровато-ржавых кущ иных деревьев. С ближнего края редколесья выскочил русак и замер, словно чуя опасность. Притаившись, зверек стриг ушами и напряженно прислушивался. Он еще не сменил свою блеклую рябую шкурку на зимний наряд, но шерсть уже потеряла былой лоск и выпадала пучками. Ушкан повел усами и задергал подвижным носом, обоняя воздух. Вновь обернулся назад, на рощу, словно там таился источник его тревог, и стремглав припустился поперек тропы в соседний подлесок.

Лебедяна пошла по стезе дальше, а поравнявшись с огненным многоцветьем рощи, замедлила шаг и призадумалась. Свернула с дороги и теперь, петляя, углублялась под сень пестролистных крон. Одетые в медно-золотые и пунцовые цвета ветви зашумели на внезапно поднявшемся ветру, он вихрил охапки опавшей листвы и, словно играючи, закручивал их в небольшие смерчи. Леда углублялась в лес, не ведая, как долго идет. Будто попав в омут времени. Только тело ощущало прилив сил небывалых, пропитывалось спокойствием и предчувствием чего-то благостного. Столь же неожиданно, как и начался, ветер в одночасье стих, а Леда прислушалась. В лесу стало настолько тихо, что она различала невесомые шорохи, с которыми хороводы листьев вновь опускались на траву, задевая друг друга в кружащем полете. Слышала шелест листьев, который перекатывались по земле, оседая вокруг стройных стволов танцующими водоворотами. Издали донеслось тихое конское ржание, и, свернув чуть левее, Лебедяна пошла на звук, не таясь. Вскоре она различила низкие голоса и треск запаленного кострища, а сквозь частокол стволов стало промелькивать тусклое мигающее свечение, и Леда поняла, что она у цели.

Меж кленовых крон зиял небольшой просвет, ибо посреди ровного леса пролегала небольшая западина, чистая от подлеска и деревьев. В ее углублении потрескивал костер, укрытый от ветров и сторонних глаз, а вокруг обложенного валунами кострища, греясь в его пламени, развалились трое путников. Заместо ложниц устелили себе снятые с коней войлочные потники, седла уложили в изголовьях да тулупами укрылись.

Стреноженные кони стояли поодаль, нервно храпя и перебирая ногами. Землю рыли, хвостами длинными по бокам себя нахлестывали да с хрустом удила грызли. Вороные горячились, от каждой тени шарахаясь. На дыбы встать пытались, не желая стоять смирно, ровно земля под ними того и гляди загорится.

— Фрол, — хрипло кликнул густобородый толстопузый детина, — успокой лошадей, говорю. Почивать мешают.

— Испужало их что-то, — приподнимаясь на локте и оглядываясь на темный лес, ответил паренек. Он напряженно вглядывался меж деревьев, но не видно было ни зги. — Может, белка какая али лиса…

— А ты не гадай, почечуй тебе в зад… — гаркнул со злобой толстяк, отхлебнул из бурдюка браги и раскатисто отрыгнул. Видать, уже порядком принял на душу. — Пойди да проверь. Я журить не стану, сразу дам плети отведать.

Словно перебивая его, один из вороных протяжно заржал и стал с силой рыть копытом землю, от чего путы на его ногах натягивались и трещали от натуги. Другие две лошади суетились не меньше, громко фыркая, тряся гривами и хрипя. Сатанея, они рвались с привязи, раня о железо узды свои нежные рты, с губ на взрытую почву капала пена с алыми прожилками.

— Чур меня, — подал глас третий. — Неужто леший мороки наводят?

— Что ты брешешь, Лавр, — огрызнулся брюхатый, — лучше встань да подсоби братцу.

В костре громко треснуло полено, рассыпаясь на тлеющие алым цветом головешки и плюясь во все стороны искрами. Пламя вспыхнуло, порывисто дрожа и с завыванием взметаясь ввысь, хотя ветра не было ни чуть — ни единый лист не вздрогнул.