Стивен Кинг - Судьба Иерусалима[= Жребий; Салимов удел]

Город имеет свои тайны и хранит их. Люди не знают их всех. Они знают, что жена старого Альби Крэйна сбежала в Нью-Йорк с заезжим коммивояжером — но не знают, что потом она вернулась, и Альби размозжил ей череп и бросил в старый колодец с грузом, привязанным к ногам; и двадцать лет спустя Альби мирно умер в своей постели, как умрет потом его сын Джо, и только когда-нибудь мальчишка спустится в колодец, когда он окончательно высохнет, и найдет там скелет, слепо скалящийся с каменного дна, зеленый и поросший мхом, с ожерельем на шее — подарком коммивояжера.

Они знают, что Хьюби Марстен убил свою жену, но не знают, что он сделал с ней до этого, как не знают и того, чем они занимались на прогретой солнцем кухне, пропитанной сладким запахом жимолости, так похожим на сладкое зловоние открытой могилы. Они не знают, что она сама просила его сделать это.

Кое-кто из старожилов — Мэйбл Вертс, Глинис Мэйберри, Обри Херси, — помнят, что Ларри Маклсоб нашел в камине какие-то обгоревшие бумаги, но никто из них не знает, что это была двенадцатилетняя переписка между Хьюби Марстеном и австрийским антикваром по фамилии Бройхен, или что эта переписка началась по предложению одного бостонского торговца книгами, умершего нехорошей смертью в 1933 году, или что Хьюби сам сжег все эти письма, наблюдая, как пламя пожирает тонкую, кремового цвета, бумагу и изящный почерк. Они не знают, что, делая это, он улыбался, как теперь улыбается Ларри Крокетт, думая о бумагах на владение землей, надежно хранящихся в портлендском банке.

Они знают, что Норетта Симонс, вдова старого Пройдохи Симонса, умерла в страшных мучениях от рака, но не знают, что под половицей у нее осталось спрятано больше тридцати тысяч долларов — страховка, которой она не пользовалась и о которой совершенно забыла.

Они помнят, что в сентябре 51-го огонь уничтожил половину города, но не знают, что это был поджог, и тот, кто сделал это, мирно закончил школу в 53-м и после ворочал большими деньгами на Уолл-стрите, а если бы они это и знали, то никогда не узнали бы, почему он сделал это, и что мучило его все двадцать лет, пока закупорка сосудов мозга не свела его в могилу в возрасте сорока шести лет.

Они не знают, что преподобный Джон Гроггинс иногда просыпается от страшного сна, в котором он является в воскресный класс для девочек и видит, что они сидят обнаженные и манят его к себе;

или что Флойд Тиббитс всю пятницу провел в оцепенении, чувствуя, как солнце палит его странно побледневшую кожу, смутно припоминая свой разговор с Энн Нортон и совсем не помня о нападении на Бена Мейрса, но с холодной радостью предвкушая закат и ожидая чего-то необычного и великого;

или что у Хала Гриффена в шкафу спрятано шесть похабных книжек, над которыми он мастурбирует при каждом удобном случае;

или что у Джорджа Миддлера полный чемодан шелковых сорочек, лифчиков и трусиков, и что иногда он запирается у себя в магазине на все запоры и на цепочку, и становится перед большим зеркалом, и потом, когда его дыхание учащается, падает на колени и мастурбирует;

или что Карл Формэн пытался закричать и не мог, когда Майк Райерсон начал ворочаться на железном столе в покойницкой, и крик застыл у него в горле, как стекло, когда Майк открыл глаза и сел;

или что десятимесячный Рэнди Макдугалл не мог даже сопротивляться, когда Дэнни Глик проскользнул в окошко над его кроваткой и вонзил зубы в шею, еще горящую от шлепков матери.

У города есть тайны, и одни из них становятся известными, а другие нет. Город хранит их все с равно непроницаемым видом.

Город приемлет дьявола так же, как и Бога. Он знает о темноте. И этого достаточно.

Сэнди Макдугалл знала, что что-то случилось, когда проснулась, но не могла сказать, что. Другая половина кровати была пуста; у Роя выходной, и он уехал рыбачить с друзьями. Вернется только днем. Ничего не подгорело, ребенок молчит. Что же случилось?

Солнце. Солнце ей мешало.

Оно высоко поднялось за окном, играя лучами в листьях большого клена. Но… Рэнди ведь всегда будил ее, когда солнце едва вставало над горизонтом…

Глаза ее метнулись к часам. Десять минут десятого.

— Рэнди? — позвала она, бросившись в ночной рубашке в узкий коридор трейлера. — Рэнди, детка!

Детская спальня тонула в полумраке. Свет падал из маленького окошка, над открытой кроваткой. Но она же накрывала ее!

Кроватка была пуста.

— Рэнди? — прошептала она.

И увидела его.

Маленькое тельце в полуразмотавшихся пеленках лежало в углу, словно узел тряпья. Одна нога комично вывернулась, как восклицательный знак.