Стивен Кинг - Судьба Иерусалима[= Жребий; Салимов удел]

И по какому-то совпадению ее глаза вдруг вперились во что-то далеко за рекой, на крайнем холме, возвышающемся над городом.

— Вот, — сказал он. — Надеюсь, что…

— Посмотрите на дом Марстенов, — прервала она его.

Он посмотрел. В доме горел свет.

Уже за полночь все было выпито; луна почти скрылась они говорили о какой-то ерунде, а потом она вдруг сказала без всякого перерыва:

— Ты мне нравишься, Бен. Очень.

— Ты мне тоже. И я удивлен… а, неважно. Помнишь, ту дурацкую шутку, которую я отпустил в парке? Все это кажется случайным.

— Я хочу увидеться с тобой еще, если ты не против.

— Я не против.

— Но не торопись. Помни, что я всего-навсего провинциальная девчонка.

Он засмеялся.

— Звучит прямо по-голливудски. Но неплохо. А можно мне тебя поцеловать?

— Да, — сказала она серьезно. — По-моему, уже пора.

Он сидел на стуле рядом с ней и, не сдвигая его, наклонился и прижался к ее губам, не пытаясь пройтись по ним языком или обнять ее. Губы его были твердыми и слегка пахли ромом и табаком.

Она тоже начала склоняться, и движение внесло в их поцелуй нечто новое. Он тянулся и длился, делаясь все крепче, и она подумала: «Он словно пробует меня на вкус». Эта мысль пробудила в ней искреннее, тайное сопротивление, и она оторвала губы от его губ.

— Умм, — сказал он.

— Хочешь завтра вечером прийти к нам пообедать? — спросила она. — Мои родители будут рады, — в очаровании этого момента она даже не вспомнила о неудовольствии матери.

— Домашняя еда?

— Самая домашняя в мире.

— Это я люблю. Здесь я живу на полуфабрикатах.

— В шесть тебе подойдет? У нас обедают поздно.

— Конечно, и раз уж речь зашла о доме, давай я тебя отвезу. Уже поздно.

В машине они молчали, пока не увидели огонек над крыльцом, который ее мать всегда зажигала, если ее не было дома.

— Интересно, кто зажег там свет? — спросила она, глядя на дом Марстенов.

— Наверное, новый владелец, — ответил он с неохотой.

— На электричество не похоже, — продолжала она, словно не замечая его нежелания говорить на эту тему. — Слишком тусклый и желтый. Похоже, керосиновая лампа.

— Может, они еще не провели туда свет.

— Тогда, почему они не вызвали электриков до того, как переехать?

Он не ответил. Они подъезжали к дому.

— Бен, — спросила она внезапно, — а твоя новая книга будет про дом Марстенов?

Он рассмеялся и поцеловал ее в нос.

— Уже поздно.

Она улыбнулась в ответ.

— Я больше не буду лезть в твои дела.

— Ладно. Может быть в другой раз… днем.

— Ну хорошо.

— Иди, Сьюзен. До завтра.

Она поглядела на часы.

— До сегодня.

— Спокойной ночи, Сьюзен.

— Спокойной ночи.

Она вышла из машины и легко побежала к крыльцу, потом обернулась и помахала ему. Прежде, чем войти, она вписала заказ для молочника на сметану. Пусть ужин будет вкуснее.

Перед дверью она еще раз оглянулась, посмотрев на дом Марстенов.

В своей маленькой комнате он разделся, не включая свет, и плюхнулся на кровать. Чудесная девушка, первая после того, как не стало Миранды. Он надеялся, что не попытается сделать из нее вторую Миранду; это могло оказаться болезненным для него и просто роковым для нее.

Он лег и вытянулся на постели. Перед тем, как уснуть, он приподнялся на локте и посмотрел в окно, за квадратный силуэт своей машинки и стопку бумаги рядом с ней. Он специально выбрал эту комнату, потому что из окна ее был виден дом Марстенов.

Свет там все еще горел.

Этой ночью ему впервые со времени возвращения в Джерусалемс-Лот приснился давний сон, впервые с тех ужасных дней после гибели Миранды. Бег через холл, визг открываемой двери, колеблющаяся фигура, глядящая на него жуткими выпученными глазами. Он в страхе поворачивается к двери, чтобы бежать…

И видит, что она заперта.

Город просыпается быстро — дела не ждут. Когда солнце только еще показывает из-за горизонта свой край, и на земле еще темно, люди уже встают.

4.00

Сыновья Гриффенов — восемнадцатилетний Хэл и четырнадцатилетний Джек — начали доить коров. Коровник сиял чистотой. По центру его, между отводков, идущих к стойлам, тянулся цементный желоб. Хэл включил подачу воды в дальнем конце. Электрическая помпа нагнетала воду, поступающую после очистки от одного из двух артезианских колодцев. Хэл был угрюмым парнем, особенно мрачным в тот день. Он не хотел идти в школу, он ее ненавидел. Ненавидел скуку, необходимость сидеть пятьдесят минут на одном месте, и все предметы, кроме разве что труда и рисования. Английский сводил его с ума, история отупляла, математика была просто непостижима. И никто не мог объяснить ему, зачем все это нужно. Коровам наплевать, знаете ли вы математику или кто командовал этой проклятой Потомакской армией во время этой чертовой гражданской войны. Что касается математики, то его папаша сам не мог сложить две пятых и одну треть и поэтому и держал бухгалтера. Папаша не раз говорил, что главное в бизнесе — не образование, а знание людей; поэтому он никогда не читал ничего, кроме «Ридерс Дайджест», зато ферма приносила 16 тысяч чистого дохода в год. Да, знание людей. Пожимать им руки и знать по имени распроклятых их жен. Хэл знал этих людей. Они делились на два разряда: тех, кем можно помыкать, и тех, кто помыкает тобой. Первых было больше, но к последним, к несчастью, принадлежал отец.