Стивен Кинг - Оно. Том 2. Воссоединение [litres]

– Клянусь, – отвечает Бен.

– Клянусь. – Ричи.

– Да, я клянусь. – Бев.

– Клянусь в этом, – бормочет Майк Хэнлон.

– Да. Клянусь. – Эдди, тоненько и тихо.

– Я тоже клянусь, – шепчет Стэн, но его голос срывается, и он смотрит вниз, произнося эти слова.

– Я к-к-клянусь.

Это все; все. Но они стоят еще какое-то время, чувствуя силу, которую дает круг, замкнутая фигура, образованная ими. Свет разрисовывает их лица бледными выцветшими красками; солнце зашло и закат умирает. Они стоят вместе, в едином кругу, а темнота вползает в Пустошь, заполняя тропы, которые они протоптали этим летом, поляны, на которых они играли в салочки и в войну, потайные местечки на берегу, где сидели и обсуждали важные детские вопросы, или курили сигареты Беверли, или просто молчали, наблюдая, как проплывающие по небу облака отражались в воде. Глаз дня закрывается.

Наконец Бен опускает руки. Пытается что-то сказать, качает головой и уходит. Ричи следует за ним, потом Беверли и Майк, они идут вместе. Никаких разговоров. Они просто поднимаются по крутому склону на Канзас-стрит и уходят один за другим. И когда Билл думает об этом двадцать семь лет спустя, он осознает, что они действительно больше ни разу не собирались все вместе. Вчетвером – часто, иногда впятером, может, раз или два – вшестером. Всемером – больше никогда.

Он уходит последним. Долго стоит, положив руки на побеленный поручень, смотрит на Пустошь внизу, а над головой звезды засевают летнее небо. Стоит под синим и над черным и наблюдает, как Пустошь заполняется чернотой.

«Я никогда больше не захочу здесь играть», – внезапно думает он, и, что удивительно, мысль эта не наполняет его ужасом, не вызывает огорчения, наоборот, приносит невероятное ощущение свободы.

Билл стоит еще несколько мгновений, а потом отворачивается от Пустоши и идет домой, шагает по темному тротуару, сунув руки в карманы, время от времени поглядывая на дома Дерри, окна которых тепло светятся в ночи.

Через пару кварталов прибавляет шагу, думая об ужине… миновав еще квартал-другой, начинает насвистывать.

4 июня 1985 г.

Билл пришел минут двадцать назад и принес блокнот с моими записями – Кэрол нашла его на одном из библиотечных столиков и отдала Биллу, когда он ее об этом попросил. Я думал, этот блокнот мог взять шеф Рейдмахер, но, вероятно, он не захотел с ним связываться.

Заикание Билла вновь исчезает, но за последние четыре дня бедняга постарел на четыре года. Он сказал мне, что завтра собирается забрать Одру из Городской больницы (где я сам до сих пор обретаюсь), но только для того, чтобы на частной машине «скорой помощи» отвезти в Психиатрический институт Бангора. Физически она в порядке – мелкие ссадины и ушибы уже зажили. Психически…

– Ты поднимаешь ее руку, и она остается наверху. – Билл сидел у окна и вертел в руках банку диет-колы. – Так и висит в воздухе, пока кто-нибудь не опустит ее. Рефлексы есть, но очень замедленные. Электроэнцефалограмма, которую они сняли, показывает сильно подавленную альфа-волну. Она в ка-а-ататоническом состоянии, Майк.

– У меня есть идея, – ответил я. – Может, не очень хорошая. Если тебе не понравится, так и скажи.

– Какая?

– Я пробуду здесь еще неделю, – ответил я. – Вместо того чтобы ехать с Одрой в Бангор, почему бы тебе не привезти ее ко мне, Билл? Проведи с ней неделю. Поговори, даже если она не будет тебе отвечать. Она… она контролирует свои физиологические отправления?

– Нет, – угрюмо сказал Билл.

– Ты сможешь… я хочу сказать, сумеешь…

– Сумею ли я переодеть ее? – Билл улыбнулся, но улыбка была такая вымученная, что мне приходится отвести глаза. Так же улыбался мой отец, когда рассказывал мне о Буче Бауэрсе и курицах. – Да. Думаю, это я сделать смогу.

– Не стану убеждать тебя взвалить на себя такую ношу, если ты к этому не готов, – продолжил я, – но, пожалуйста, помни, ты сам согласился, что многое из случившегося было предопределено свыше. Возможно, и роль Одры в этой истории.

– Не с-следовало мне говорить ей, куда я е-еду.

Иногда лучше промолчать, я так и поступил.