Михаил Сельдемешев - Ловцы желаний

— Чтобы выбить из тебя твою тщедушную душонку, у меня хватит сил! — огрызнулся я.

пропел он омерзительным фальшивым голосом, отступил в темноту и пропал.

— Елизавета! — закричал я что было сил. — Откликнитесь, это я — Савичев!

Но откликалось лишь эхо.

Обойдя весь коридор и заглянув в каждую камеру, я поднялся на следующий этаж. Но и там поиски ни к чему не привели. Так, этаж за этажом, я постепенно поднимался все выше и выше. В какой-то момент мне показалось, что по стенам скачет солнечный зайчик, но я старался не обращать на это внимания.

На одном из этажей я вдруг снова встретил Алфимова. Он, как и много лет назад, был облачен в униформу. Необычным был лишь завязанный в узелок темно-синий платок, который он по-прежнему бережно сжимал в руках.

— Где Елизавета, Николай? — произнес я с отчаянием в голосе. — Помоги мне найти ее.

— Я же предупреждал, чтобы вы с ней поскорее уходили отсюда. Теперь ты знаешь, где ее искать. — Он прошел мимо меня и начал спускаться по лестнице.

— Николай! — крикнул я ему вслед.

Но он не обернулся и вскоре скрылся из виду.

Прекратив бесполезное обследование камер, я поднялся на последний этаж и направился к пролому. Камера внутри была приоткрыта, и из нее сочился тусклый свет. Поколебавшись немного, я зашел внутрь.

Елизавета лежала на кровати, руки ее были сложены на груди, а глаза закрыты. Медлес сидел у нее в изголовье.

— Ну наконец-то, Яков Михайлович Савичев, собственной персоной! — захрипел он и расплылся в улыбке. — А я уж боялся, что не заглянете к нам. Вы же самый желанный гость в этом паршивом месте…

— Что с ней? — не скрывая злобы, спросил я.

— Ничего, — Медлес извлек откуда-то перышко и поднес к губам женщины — от ее дыхания перо колыхалось. — Самый тяжкий грех в ее жизни — это разбитая ваза, вину за которую она, будучи маленькой девочкой, свалила на гувернантку. Мне она не интересна — ведь разве же это грех, Яков Михайлович?

— Тебе о грехах известно больше, Медлес, — холодно возразил я.

— Скромничаете, Савичев, скромничаете. — Медлес встал и начал ходить из угла в угол камеры. — Признаюсь, что в прошлый раз вам удалось обмануть меня. И что самое удивительное — вам удалось обмануть самого себя, доктор. Получается, что вы и в самом деле достигли невозможного в области психиатрии, раз сумели запудрить свои собственные мозги!

— Не понимаю, о чем вы, — обронил я.

— Ну вот — что я говорил! И ведь я верю, что вы и действительно не понимаете. Высший класс, доктор! Браво! — Медлес захлопал в ладоши. — Но это пока. На этот раз вам не удастся меня одурачить…

— Этого раза не будет, Медлес, — оборвал я его. — Ни этого, ни какого-либо другого. Я забираю Елизавету, и мы уходим…

— Не спеши, Яша, — голос Медлеса снова стал зловещим и неумолимым. — Выйти отсюда будет намного сложнее. Ведь любитель детей и солнечных зайчиков — далеко не единственный, кто бродит по закоулкам Зеленых Камней. И уж конечно же он — не самая серьезная фигура в моей свите. Не думаю, что тебе захочется встречаться с остальными. И тем более это не нужно нашей безгрешной сударыне, — он махнул в сторону Елизаветы.

— Но там есть и мои друзья, — возразил я.

— Ошибаешься, Савичев. У тебя не осталось друзей. А Коля Алфимов — э-эх, несчастнейший человек. Самому иногда больно смотреть, как он мучается. Разве он не достоин большего, нежели жалкая горстка пепла, завернутая в платок? Я думаю, вполне достоин. Нужно лишь доказать это, верно? Я пообещал вернуть ему Катю на три дня. За это время он успеет ей сказать все, что накопилось в нем за эти годы одиночества. А за это он всего лишь должен принести на жертвенник сердце нашей Елизаветы…

— Да что тебе от меня надо? — не выдержал я.

— Мне надоела моя ноша, я устал, — Медлес подошел и впился мне в плечи своими ледяными пальцами. — Я давно ищу себе преемника, и только теперь мне это удалось. Тогда, несколько лет назад, ты утаил свой истинный грех, подсунув мне вместо него наспех сляпанную фальшивку Я чуть было не добрался до истины, но ты успел заблокировать свое сознание, поплатившись, правда, за это многими месяцами, проведенными в психлечебнице. До сих пор не устаю восхищаться, как тебе удалось сотворить с собственной психикой такое, что ты на самом деле забыл те страшные вещи, которые я сейчас заставлю тебя вспомнить…

— Но ведь я недостоин занять твое место, Медлес. — Внутри меня шевельнулось какое-то жуткое предчувствие.