Игорь Бер - Запертые двери [СИ]

— Нет, мистер! — навзрыд взмолилась она. — Не трогайте меня, не трогайте больше нас. Мы не виноваты в том, что произошло с вами!

Незамедлительного ответа не последовало. В трубке раздались несколько щелчков, после чего вновь пришло молчание. Исчезли и гнилые запахи, а спустя десять секунд, Мэри обнаружила, что тело вновь подчиняется ей, чем она тут же воспользовалась.

Выронив трубку из рук (которая с глухим стуком упала на ковер), Мэри побежала к дверям, при этом оглядываясь назад. То, что она была только в одном нижнем белье, ее мало волновало.

В полной темноте, она никак не могла отыскать дверь, но вспышка молний пришла ей на помощь и она сжала в ладони удобно изогнутую ручку двери. Но открыть ее ей помешало резкое похолодание, от которого ее ладонь даже слегка прилипла к ручке. Вместе с холодом пришел и голос:

— Мэри!

Словно ей всадили нож меж лопаток. По-другому охарактеризовать то, что она сейчас чувствовала, было невозможно. Резкий вдох панического ужаса повлек к жгучей боли в легких, словно по ним прошлась когтистая лапа. Температура в комнате продолжала понижаться, от чего у ее полуоткрытого рта начал клубиться пар, а волосы покрылись тонким слоем льда и измороси. Мэри, дрожа от холода и страха, медленно начала оборачиваться…

Из ванной комнаты, скрепя колесами, выкатилась инвалидная коляска, на которой сидела ее, постаревшая на десять лет, мать. Но выглядела она не на свои сорок с половиной, а на все шестьдесят.

При каждом освещении комнаты молниями, Мэри останавливала свой взор на разных деталях. На обесцвеченную больничную робу из которой торчали худые бледные конечности. На редкие седые волосы, что спадали на материнское лицо, почти прикрывая глаза, покрытые бельмами. На впалый рот, из уголков которого стекала толи пена, или слюна. На длинные тонкие пальцы что сжимались и разжимались на ручках у колес.

— Дочка, подожди…

Голос ее матери звучал болезненно и пристыжено и до боли напоминал ей о своем несчастливом детстве. И все же, он вызывал и некое ностальгическое чувство где-то в ее груди из которого продолжало вырываться прерывистое дыхание и с которым она ничего не могла поделать.

— Мама? — настороженность и недоверие, прозвучавшие в этом слове, которое у большинства обычных детей вызывало только теплое чувство, не показались ей лишними. Разум, который не до конца покинул ее, постоянно твердил ей, что ее матери просто не могло быть здесь. Она должна была быть сейчас в доме для престарелых в Теннеси, а никак не в Колорадо, да еще в ее номере. К тому же она ведь сама вышла из ванной и там никого не было.

— Да, родная это я. Ты только не пугайся, — с этими словами, старуха взялась костлявыми руками за поручни на колесах и медленно подкатила чуть ближе, но все же остановилась на «безопасном» расстоянии, словно боясь спугнуть Мэри. Медленное приближение матери, напомнило Мэри документальный фильм о хищниках, которые медленно подкрадываются к своей жертве. Это сравнение совсем не понравилось ей и Мэри тут же повернулась к двери и взялась обеими руками за ручку.

— Стой, милая моя, пожалуйста! Я сделала слишком долгий путь, только чтобы увидеть тебя, поговорить с тобой. Не лишай меня этой столь нужной для меня радости! — это было произнесено с таким теплом и печалью, что Мэри не смогла не послушаться и вновь обернулась, с легкой болью отклеив замершие ладони от ручки двери. — Спасибо, милая. — Сказав это, ее мать улыбнулась. И в свете молний, она не казалась ей наигранной или злорадной. Улыбка была нежной и ласковой. Материнской…

И Мэри не смогла не ответить на эту улыбку.

Джим Роквелл, медленным шагом, начал подниматься вверх по лестнице на второй этаж, держась за пыльное, покрытое паутиной, перила. По ступенькам, с которых восемнадцать лет назад скатилась его мать и нашла свою смерть на полу у лестницы.

Может, ее кто-то столкнул?

Раньше он об этом никогда не задумывался, сейчас же эти мысли вцепились в него мертвой хваткой.

А если так, то кто?!

И здесь должно было что-то измениться, произойти нечто важное. Но ничего не произошло — он просто продолжил свой подъем наверх.

Каждый раз, как только он опускал ногу на следующую ступеньку, она тихо, но зловеще поскрипывала. При каждом скрипе, Джим панически оборачивался назад, желая убедиться, что за ним никто не идет по пятам.

То, что он попал в дом своего детства благодаря сну, он понимал. Но он также понимал, что этот сон гораздо реальнее тех, которые ему снились прежде с периодичным постоянством. И, как правило, он всегда просыпался, как только начинал подниматься по лестнице. Впервые этого не произошло.