Игорь Бер - Запертые двери [СИ]

— Барбара.

— Что, дорогая?

— Ее зовут Барбара, а не Бренда. И она мне не подруга.

Мать кивнула ей в ответ и продолжила:

— Ты уехала со своими друзьями в Колорадо и я вновь пустилась за тобой вдогонку.

«Пустилась вдогонку». От этих слов Мэри даже содрогнулась. Она даже представила себя бегущей по коридору, а за ее спиной скрипят колеса инвалидной коляски и слышен дикий смех ее матери.

— Я доехала до Колорадо-Спрингс на автобусе с очень милыми людьми, которые ехали на некий концерт под названием толь «Господь бережет свою паству» толи «Бог помнит каждого по имени». Они дали мне с собой немного еды и денег. Благодаря ним я и добралась до этого городка. Так как здесь был только один отель, я тебя быстро нашла.

— И тебе так все и выложили? Назвали мой номер, дали ключи и даже помогли подняться на второй этаж?

В побелевших водянистых глазах мелькнула обида и морщинистые уголки губ ее матери опали. Но все это Мэри смогла уловить лишь в течение одной секунды, когда за ее спиной засияли разряды молний.

— Нет, дорогая. Когда я въехала на своей коляске в вестибюль отеля, там никого не было. Я посмотрела в журнал и нашла в нем твое имя. Ты не представляешь, как я обрадовалась. Под столиком диспетчера, я нашла универсальный ключ и с ним уже поднялась вверх на лифте.

— И ты думаешь, я во все это поверю?!

Ее мать замолчала, сунула руку за спину и достала оттуда смятый в комок платок. Вытерев дрожащей рукой мокрые глаза, а затем опустила ее чуть ниже и вытерла слюнявый рот.

— Я не жду от тебя прощения, так как понимаю, что я его не заслуживаю. Но одного я прошу у тебя — не относись ко мне предвзято во всем. Я не хочу, чтобы ты считала меня посторонним человеком, от которого стоит ожидать только лжи и предательства. Я искренне пытаюсь найти к тебе подход, достучатся до тебя, попытаться наладить с тобой отношения и прекрасно понимаю, что ты не можешь и не должна, простить меня тут и сейчас. Но я готова ждать столько сколько ты посчитаешь нужным. — Мэри захотелось прокричать, чтобы она перестала говорить, ей не хотелось больше слушать речей раскаянья Инесс Рирдон. Боялась, что этими словами она проникнется к матери и не сможет не зарыдать, а заодно и простить. Но она так ничего и не произнесла, в то время как ее мать продолжала: — Все эти восемь лет бессонных ночей я думала о тебе и молила Бога, чтобы он дал тебе силы простить тебя. Не сейчас, а хотя бы на моем смертном одре, так как боялась умереть с этим тяжелым камнем на душе. Пусть обо мне забудут на второй же день, но только чтобы не умирать непрошённой. И я писала тебе в надежде, что один раз ты мне ответишь. Но, к сожалению, ответного письма я так и не дождалась.

— Я ничего не получала, — услышала собственный голос Мэри, хотя и не подозревал, что хотела сказать эти слова. Она тут же осадила себя в уме за это вранье, ведь матушка-настоятельница могла сказать ей совсем об обратном. Но Инесс Рирдон только кивнула в ответ, глядя на залитое дождем окно.

— Я была плохой матерью, возможно даже самой плохой на свете.

«Нет!» — захотелось прокричать Мэри. — «Ты была не самой плохой матерью. Всему виной был Тадеус Гришам. Он! И только он!»

— Моя эгоистичность погубила твое детство, милая. А ведь детство должно быть самым счастливым мгновением жизни. А я тебя лишила его. Прости меня за это! — Голос Инесс заскрежетал и повысился на несколько октав. Затем последовали всхлипы. — Я знаю, о чем ты думаешь — что осознания моей неправоты пришло ко мне лишь когда я лишилась ног. И ты будешь права. Осознание — да, но любовь…любовь к тебе всегда была в моем сердце. Ты можешь не верить мне, но это так. Я всегда любила и буду любить тебя. И пусть делают со мной все что угодно, но я никогда больше не отрекусь от тебя. И если ты даже сейчас проклянешь меня, то я пойму и не обижусь, ведь я не тот человек, которому следовала в подобной ситуации обижаться. — Повернув лицо к Мэри, полное горя и раскаянья, она продолжала улыбаться ей.

Не в силах больше стоять бесчувственной статуей, Мэри разрыдалась и подбежала к матери, упав на колени и обняв ее костлявые ноги.

— Прости меня, мама! Прости!

— Ну, что ты, девочка моя, это я должна просить у тебя прощения, — взревела и ее мать, неистово гладя ее по волосам.

Запах исходящий от больничной робы ее матери был смесью из стирального порошка и засохшей мочи, а от нее самой несло заплесневелым сыром и ничего что могла напомнить Мэри о прошлом. И все же это была ее мать, по крайней мере, так думала Мэри Рирдон.