Энн Райс - Интервью с вампиром [litres]

«Мы скованы ненавистью» – так говорила Клодия позже с присущим ей хладнокровием. Когда в ту ночь я вернулся домой, она была уже там. Она сидела у потухшего камина и обрывала маленькие цветки с длинной лавандовой ветки. Я был так счастлив, что вижу ее! Готов был для нее делать все. Она тихим голосом попросила, чтобы я рассказал ей все, что знаю. И я с радостью согласился, тем более что самое страшное уже было сказано. Рассказал ей о себе все, как сейчас рассказываю вам; рассказал, как Лестат нашел меня; и про ту ночь, когда он забрал ее из больницы. Она ничего не спрашивала, только иногда поднимала взгляд от своих цветов. Потом я сидел, выжатый, опустошенный, снова смотрел в зеркало, на этот жуткий череп, и слушал, как лепестки тихо падают на складки ее платья. И вдруг она сказала:

«Луи, я ни в чем тебя не виню».

Я очнулся. Она соскользнула с высокого кресла и подошла ко мне, в руках у нее были цветы.

«Как по-твоему, похоже это на запах живого ребенка? – прошептала она. – Луи. Любовь моя».

Я обнял ее, положил голову ей на грудь, стиснул ее хрупкие плечи; она гладила меня по голове, утешала, успокаивала.

«Ты видел меня живую», – сказала она.

Я поднял глаза. Клодия улыбнулась, но потом ее губы снова замерли, она смотрела мимо меня, вдаль, словно прислушивалась к далекой, прекрасной музыке.

«Ты подарил мне свой бессмертный поцелуй. – Она как будто обращалась не ко мне, а к себе. – Ты полюбил меня любовью вампира».

«Сейчас я люблю тебя человеческой любовью, – сказал я. – Если только во мне осталось что-то от человека».

«Да, осталось, – задумчиво протянула она. – И в этом твоя слабость. Вот почему тебе было так плохо, когда я сказала словами людей: я ненавижу тебя; вот почему ты так смотришь на меня. Человеческое… Во мне нет ничего человеческого, и никакие истории про труп матери и гостиничный номер, где ребенок превращается в монстра, не способны меня изменить. Вот и сейчас ты смотришь на меня с ужасом. Но все равно я умею говорить на твоем языке; во мне живет твоя страсть к познанию истины, твое стремление проникнуть иглой разума в самое сердце мира. Ты больше человек, а я больше вампир; и во мне живет твое второе я, твоя душа вампира. Только теперь я это поняла. Я как будто спала эти шестьдесят пять лет. И наконец проснулась».

«И наконец проснулась…» я слушал ее, и мне не хотелось верить, но она говорила так убежденно и назвала точную цифру – ровно шестьдесят пять лет минуло с той ночи, когда я решил уйти от Лестата и не мог; когда я увидел и полюбил ее и с ней забыл про свою боль, про свои страшные вопросы. И вот теперь она повторяет их. И ждет ответа. Роняя цветки, она медленно вышла на середину комнаты, потом переломила длинный стебель лаванды и поднесла его к губам. Теперь она действительно все знала.

«Так вот зачем он сделал меня вампиром, – сказала она. – Чтобы у тебя появился друг. Иначе он бы не смог удержать тебя. Ты был одинок, а он сам ничего не мог дать тебе. Как и мне, впрочем… Хотя еще недавно он мне нравился. Мне нравилась его походка, и как он стучит тростью по мостовой, как укачивает меня на руках. И как он убивает – легко, непринужденно, как я сама. Но теперь он перестал мне нравиться. А ты его вообще никогда не любил. Мы были его марионетками. Ты заботился о нем, платил по его счетам, а я помогала ему держать тебя на привязи. Пришло время расстаться с ним».

«Пришло время расстаться с ним!..»

Я уже забыл, что когда-то сам мечтал об этом. Привык к Лестату, смирился с его присутствием, как с плохой погодой. Вдруг с улицы донесся приглушенный шум. Экипаж уже въехал во внутренний двор, и, значит, скоро мы услышим его знакомые шаги на черной лестнице. Я вдруг подумал, что всякий раз, когда он приезжает домой, в моей душе поднимается непонятная тревога, туманное желание. И вдруг меня словно окатила прохладная морская волна: уйти от него, освободиться от него навсегда. Я встал и шепотом сказал ей, что он приехал.

«Знаю, – улыбнулась она. – Я услышала его, еще когда он был за дальним углом».

«Он никогда не отпустит нас», – прошептал я, хотя понял скрытое значение ее слов. Я ничего не должен бояться. С ее обостренным чутьем нас трудно застать врасплох. Она всегда настороже. Но ее самоуверенность встревожила меня, и я сказал:

«Ты плохо знаешь Лестата. Он не отпустит нас».

Клодия безмятежно улыбнулась и ответила:

«Да неужели?»

Мы решили не откладывать дело в долгий ящик и придумали план. На следующий день я вызвал своего поверенного – он, как всегда, жаловался, что трудно работать в потемках при свече. Я дал ему подробные и точные указания. Мы с Клодией отплывем в Европу на первом же корабле, где найдутся места, независимо от порта отплытия. И главное, мы повезем с собой ценный груз. Его надо забрать из дома накануне отплытия и погрузить на судно, но не в багажный отсек, а в нашу каюту. Кроме того, я отдал распоряжения, касающиеся Лестата. Я передал ему права на получение арендной платы за несколько магазинов и городских домов и на владение маленькой строительной компанией в Фобур-Мариньи. С легкой душой я подписал бумаги: мне хотелось купить нашу свободу, убедить Лестата, что мы хотим только вместе попутешествовать, а он будет жить по-прежнему и ни в чем себе не отказывать. У него появятся свои деньги, и я буду ему уже не нужен. Все эти годы он зависел от меня материально: я оплачивал счета как его банкир, но он ничуть не смущался, только язвительно благодарил. Он не хотел признаться, что зависит от меня. Я надеялся, что его жадность возьмет верх над подозрительностью, но в глубине души не мог побороть страх: я был уверен, что он с легкостью прочитает истину в моих глазах. И не верил, что нам удастся ускользнуть от него. Понимаете, я действовал так, словно ни на секунду не сомневался в успехе нашего предприятия, но на самом деле ни во что не верил.