Эдвард Ли - Минотавра

Дикки моргнул.

— Боллз? — Он окликнул парня. — Тритт Боллз Коннер?

Жилистый парень остановился и уставился на него, а потом его неприятное лицо осветилось насмешливой улыбкой:

— Дикки Кодилл! Едрён батон! Сколько лет, сколько зим!

— Готов поспорить, я не видел твою тощую задницу года два!

— Это потому, что я отсидел два года в окружной тюряге.

— Черт. Боллз, за что тебя загребли?

Боллз засунул себе в рот ещё несколько наггетсов.

— Коп домогался до меня как-то ночью, так что я его избил и трахнул в задницу, я сделал это, чувак, пропердолил его пердак, — похвастался он, но на самом деле это была наглая ложь. Он получил двухлетний срок за кражу сумочки у женщины на стоянке огромного продовольственного магазина, но прежде, чем убежать с сумочкой, он облапал её десятилетнюю дочь. — Откинулся два дня назад.

— А где ты сейчас живешь? — Поинтересовался Дикки.

— Дом моего отца находится в Котсуолде. — Боллз посмотрел на деревенскую бабу, проходящую мимо них, вероятно, ей было лет за сорок, но из-за одутловатого лица точный возраст по ней было не определить. Она шла в сторону ломбарда на два магазина ниже. Он потер свою промежность, думая, что это может быть весело. — Он умер, когда я был в тюрьме, какая-то болезнь, о которой я никогда не слышал, называется гепатитом. — Но он произнес слово как "хеппататикс".

— Черт, Боллз. Мне очень жаль это слышать.

— Бля, дружище. Я рад, что этот ублюдок сковырнулся. Все, что он когда-либо делал для меня, это бил по заднице и запирал в шкафах, когда трахал очередную шлюху. Я унаследовал дом и все дерьмо в нем, не то, чтобы это было много, но всё же.

Теперь нужно упомянуть, что Боллз и Дикки были друзьями в подростковом возрасте, оба посещали среднюю школу Клинтвуда, и они оба пошли бы в одну и ту же среднюю школу, если бы их не отчислили в седьмом классе. Эти двое погрузились в череду мелких преступлений, умышленных сексуальных и наркотических злоупотреблений и разных хулиганств.

— Так что ты теперь будешь делать? — Спросил Дикки.

Боллз стоял и смотрел с тупым выражением лица, как рядом с ними переходила дорогу молодая беременная женщина с детской коляской, он плюнул ей в спину. Женщина была латиноамериканкой, он подумал, что было бы неплохо трахнуть её в башку и обоссать ублюдка в коляске, а после вызвать эмиграционную службу, чтобы суку загребли за нарушение иммиграционных законов.

— Грёбанные тако-рылые перцежоры, — пожаловался он. — Латиносы отбирают нашу работу, брат, а их бабы плодят детей, как какие-то животные, и им потом ещё платит льготы наше государство. Это неправильно, чувак.

— Да, знаю, — согласился с ним Дикки.

Боллз продолжал таращиться на молодую женщину, стоящую уже на автобусной остановке через дорогу.

— Не, ну ты посмотри, как она выжимает молоко из своих толстых сисек. — Он хлопнул Дикки по спине и рассмеялся. — Держу пари, на вкус, как буррито!

Дики громко рассмеялся:

— Да, Боллз! По-любому!

— Ты спросил меня, что я делаю, я скажу тебе, приятель, я хожу по улицам и ищу работу.

— Черт, чувак. В наши дни здесь совсем хреново с работой. Большинство мест закрыты, кроме Венди.

— Знаю, — огрызнулся Боллз и указал на беременную латиноамериканку через дорогу. — Честных трудолюбивых американцев больше не берут на работу в этой стране, ты спросишь меня, почему, и я скажу тебе: потому что теперь берут только черномазых.

— Большинство наших девушек работают в швейных цехах, а парни — в мясокомбинатах, — сообщил ему Дикки.

Боллз потряс головой.

— Не, дружище, я уже узнавал там, сказали, мест нет... а в Венди работает слишком много латиносов, даже не хочу идти туда.

— О, — вспомнил Дикки, — помнишь папашу Халма, он все еще владеет магазинчиком Квик-Март рядом с остановкой Грейхаунд. Может, он даст тебе работу?

Боллз нахмурился:

— Это старое собачье дерьмо? Не, не получится. Он поймал меня, когда я был мелким пацаном на краже, и настучал моему папаше, и, конечно же, он избил меня и ткнул зажженной сигаретой в мою мошонку. Тогда я пошел в дом папы Халма той же ночью и насрал на его машину, и знаешь, что?

— Что?

— Он опять поймал меня. Только на этот раз он вызвал копов. Мой батя должен был заплатить штраф, потому что я был несовершеннолетним, и, когда мы приехали домой из участка, он снова избил меня, а потом усадил мою голую задницу на дровяную печь, чтобы преподать мне урок.

— Господи! Дерьмовый же день у тебя тогда выдался, — сказал Дикки и потряс головой в ужасе.