Он помедлил — не столько для того, чтобы что-то понять, сколько для того, чтобы вспомнить.
Мать и дочь в тревоге повернулись к нему, но Ахкеймиону, тут же получившему чувствительный толчок сзади, уже не требовались чьи-то ещё увещевания и побуждения. Рухнув на четвереньки, он обнаружил, что взирает прямо в лицо нелюдя, холодное и идеальное, как фарфор, и слегка приподнятое так, словно мертвец вознамерился одарить его сонным и распутным поцелуем. И он чувствовал там, в небе, нависшее над всеми ними бремя — напор воплощённой обречённости, которой, тем не менее, не удавалось повергнуть его в отчаяние.
Теперь уже Мимаре пришлось увещевать его и, умоляя подняться, тянуть старого волшебника, вцепившись в протухшие шкуры его одежд. Он не столько видел её саму, сколько её руки — грязные, трясущиеся… и теребящие мешочек с сыплющимся оттуда каннибальским пеплом. Едва не поперхнувшись тем количеством кирри, что она запихнула ему в рот, старый волшебник, с трудом протиснув напоминающий вкусом землю наркотик меж сжатыми зубами, рефлекторно сглотнул…
Младенец пронзительно кричал.
Резко выдохнув, Ахкеймион, сдул со своих усов нильгиккасов пепел. Казалось, разряд молнии прошёл сквозь него, заставив тело забиться в судорогах. Он сумел приподняться, встав на колени, и увидел над охваченными паническим ужасом террасами идущую по воздуху ведьму-свайяли, оплетённую раскалёнными золотыми росчерками. Он поймал её взгляд, узрев, как принесённые ветром песчинки обращаются в дым, столкнувшись с её гностическими Оберегами, и осознал, что сейчас она была Сесватхой — сокрушённым и измождённым, всюду преследуемым и очень, очень старым.
Друз Ахкеймион не столько понял это, сколько, принадлежа к той же общности, ощутил.
— Ирджулила… — начал он свой Напев, — хиспи ки'лирис …
Голос его загремел над руинами, и он узрел своё отражение — отражение одичалого отшельника — в мёртвых очах квуйя. Собственные его глаза сияли голубыми искрами под косматыми бровями, а рот представлял собой сверкающую дыру в седой бороде. Отмахнувшись от помощи и поддержки женских рук, он повернулся спиной к Предвестию и, пройдя между зубцов укреплений Девятого Подступа, ступил прямо в воздух. Ветер колол глаза и стегал кожу. Взглянув поверх спешащих прочь бурлящих людских потоков и за пределы кружащихся завес чёрно-серой пыли, он узрел ужасающую кромку Орды, вновь устремившейся к Голготтерату…
И пришла мысль: «Да…я уже был здесь когда-то».
Его голос, казалось, сокрушил рёбра горизонту:
— Бегите! Спасайтесь, сыны человеческие!
И на мгновение все омрачённые ужасом и покрытые грязью лица обратились к нему, все глаза уставились на его образ — лик замотанного в шкуры волшебника. Его колдовской крик обрушился на них, как истинный Стержень Небес. Те, кто уже бежал — ускорились, а те, кому ранее бегство претило, влились в поток своих братьев. То, что до этого представляло собою нечто вроде эрозии, внезапно превратилось в могучий оползень. Людские потоки плотными массами устремились в бегство, изливаясь вовне и вниз, и схлёстываясь в настоящей битве за спуск по нисходящему каскаду укрепления. В единый миг брошенные щиты чешуёй покрыли всю зримую твердь.
— Второй Апокалипсис!
Оглянувшись, он посмотрел в изумлённые лица любимых женщин, увидев, как их красота дрогнула под громовым напором его сияющего голоса и под мрачным натиском бедствия, о котором он возвещал.
— Второй Апокалипсис грядёт!
И, казалось, с высот Забытья вниз ринулась сама земля, столь абсолютным был исход, столь повальным бегство.
По прежнему паря в воздухе, Ахкеймион придвинулся к Эсменет, которая тут же присоединилась к нему на участке призрачной тверди, и встала рядом, одной рукой обхватив его за талию, а другой удерживая у груди вопящего внука. Он же, повернувшись к Мимаре, усмехнулся, как, очутившись в преддверии краха, всегда усмехался Сесватха — улыбкой человека, осознавшего гибельную поступь рока, улыбкой души, обнажённой до неприкрытого факта любви.
Уставившись на него, она непонимающе всхлипнула. « Как? — не столько вопрошал её взгляд, сколько её боль. — Как же это могло случиться ?»
Воздетый Рог воздвигался позади них, выцеживая стужу из пустого сердца неба — громада, само присутствие которой вызывало постоянное инстинктивное желание съёжиться. Великая Ордалия, вылившись из треснувшей чаши Голготтерата, хлынула на восток. Порывы ветра уже стали по-настоящему болезненными, и Эсменет уткнулась лицом в покрытое вонючими шкурами плечо старого волшебника.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу