Кира Брид-Райсли - Четвёртый шкаф [litres]

Теперь она смотрела на себя в зеркало. В руке она держала губную помаду, которую украла из сумочки воспитательницы. Но она не красила губы, а рисовала ярко-красные круги на щеках. До губ дело дошло потом.

– Ты меня слушаешь? – прошептал двойник.

На город опустилась ночь. В комнатах было темно, в коридорах тихо, лаборатория стояла пустая. Она неслышно прошла по гладким белым плиткам. Крошечная камера в углу мигала красным огоньком, но это было уже не важно – ее никто не мог остановить. Она сняла простыню с красивой девочки-клоуна и попросила с ней поговорить. Где же та кнопка, на которую он все время нажимал?

Сначала зажглись глаза, а потом другие огоньки внутри. Разрисованное лицо осмотрело комнату и нашло ее, приветствуя милой улыбкой и нежным голосом.

– Потом она услышала крик.

Иллюзия нарушилась, и Чарли отпрянула.

– Потом она услышала крик, – повторила самозванка. – Кричала я, но… – Она остановилась и с любопытством указала на собственную голову. – Но я помню, что видела, как кричит она.

Копия на секунду задумалась, и вдруг иллюзия рассеялась, и она снова стала разрисованной клоунессой.

– Странно помнить один и тот же момент, увиденный двумя парами глаз. Но потом мы стали одним целым.

– Я не верю в эту историю, – прорычала Чарли. – Вообще не верю. Ты одержима! Если ты думаешь, я поверю, что говорю с духом милой невинной девочки, значит, ты чокнутая.

– Я хочу, чтобы ты звала меня Элизабет, – тихо сказала девушка.

– Элизабет? – переспросила Чарли. – Если ты была этой малышкой, Элизабет, то невозможно поверить, что она оказалась способной на все это.

– Мой гнев не из-за нее, – сказала Элизабет, и ее разрисованное лицо изменилось; она стала похожа на раненое животное – уязвимое, но все же готовое к атаке.

– А из-за чего? – закричала Чарли.

– Мой гнев из-за другого отца.

Элизабет снова подошла к Чарли, схватила ее за шею. Она почувствовала боль и увидела белый свет, а потом все вдруг затихло.

Рука гладила ее волосы. Над пшеничным полем заходило солнце. Стайка птиц парила над головой, их крики эхом отдавались кругом. «Я так счастлив быть с тобой здесь», – сказал добрый голос. Она посмотрела наверх и поудобнее устроилась рядом.

– Нет, это мое воспоминание, – запротестовала Чарли.

– Нет, – вмешалась Элизабет. – Это не твое. Давай я покажу тебе, что на самом деле твое.

Началась агония, заполняя комнату звуками. Стены почернели, и струи воды потекли за занавесками. На полу, скорчившись, лежал человек, сильно сжимая что-то в руках. Когда он открыл рот, стены затряслись от горького стона.

– Кто это? – тревожно спросила Чарли. – Что он держит?

– Не узнаешь ее? – сказала Элизабет. – Это Элла. Это все, что осталось у твоего отца, когда тебя похитили.

– Что? Нет, это не Элла, – Чарли покачала головой.

– Он два месяца рыдал над дешевой куклой из магазина, – оскалилась Элизабет, будто не веря собственным словам. – Он лил на нее свои слезы, кровь и горе. Все это было очень нездоровым. Он начал относиться к ней так, словно у него все еще была дочь.

– Это мое воспоминание. Это я сидела с папой и смотрела, как заходит солнце. Мы ждали, когда появятся звезды. Это мое воспоминание, – зло сказала Чарли.

– Посмотри-ка еще раз, – велела Элизабет, снова вызывая образы в ее голове.

Рука гладила ее волосы. Над пшеничным полем заходило солнце. Стайка птиц парила над головой, и их крики эхом отдавались кругом. «Я так счастлив быть с тобой здесь», – сказал добрый голос. Он сильно прижал к себе куклу и улыбнулся, хотя по его щекам текли слезы.

– Конечно, этого ему не хватило, ведь ты должна была расти. И тогда он сделал других.

Ее руки свисали с верстака. Суставы были достаточно прочными, чтобы выдержать небольшой вес, а глаза вышли живее, чем при прошлых попытках. Он поставил ее, вытянул ей руки и осторожно поставил на них поднос, а на поднос – чашку. Он нахмурил брови от минутной неудовлетворенности, снова и снова поворачивая медную ручку. В конце концов комната задрожала и вспыхнула. На секунду все замерло, а потом маленькая девочка посмотрела на него и улыбнулась.

– Это МОЁ воспоминание! – закричала Чарли.

– Нет, это его воспоминание, – поправила Элизабет.

– Джен, я клянусь, это не просто аниматроник. Посмотри. Она ходит и говорит.

– Конечно, она ходит и говорит, Генри, – голос Джен звучал зло. – Она ходит, поскольку все, что ты мастеришь, может ходить и говорить. Все, что ты мастеришь, может говорить! Но эта кажется такой реальной, потому что ты губишь свой рассудок этими частотами и кодами, – Джен вскинула руки в воздух.