Ксения Хан - Хозяин теней [litres]

– Поверить не могу, – повторяет она убитым голосом. – Какая же я глупая дура!

Сейчас она больше похожа на сумасшедшую, но Теодор молча наблюдает за ее суетой и ждет, когда она успокоится.

– Я же была уверена, я была так уверена… – бормочет Клеменс. Потом вдруг оборачивается и хватает замершего у «Шиповника» Теодора за рукав. – Подойдите-ка сюда!

Что за отвратительная привычка у нынешней молодежи – так бестактно цепляться за руки!

Она тянет Теодора к картинам Россетти. Останавливается, взгляд ее снова мечется между ним и фигурой Данте.

– И?..

Клеменс ловит ртом воздух, часто моргает, прикрывает на мгновение глаза.

– Это не вы, – повторяет она странную фразу, от которой отчетливо веет помешательством. – Не стражник, не Данте – даже не рыцарь Ламии, и прочь сомнения!

Она вдруг шагает к Теодору и оказывается так близко, что он видит на ее щеках трепещущие тени ресниц. Клеменс хмурится, кусает губу, осматривает каждый миллиметр его лица.

– Как же так… – начинает она, и он не выдерживает.

– Хватит!

Она слишком близко. Тяжело дышит, будто пробежала не одну милю, и глядит не моргая. От нее едва уловимо пахнет травами и лавандовым шампунем, волосы у корней золотятся светлым.

– Вы не в себе? – огрызается он. – Меня не было всего полчаса, а вы ведете себя, как…

Он не договаривает. Он злится и на нее – за внезапные прикосновения, на которые он разрешения не давал, и на себя – за нелепые сравнения.

Никакая она не Клеменс . Всего лишь девица с таким же именем и похожим разрезом глаз.

Подобных ей – миллионы.

– Если вы уже насмотрелись, – говорит он, – то нам пора в путь. Я хочу быть дома до заката.

Он покидает зал, не глядя по сторонам. Клеменс остается наедине со своими кумирами.

В неподвижном воздухе раздается звонок ее мобильного.

– Да, Шон, – еле слышно отвечает Клеменс. – Я ошиблась.

Обратная дорога по ощущениям Теодора занимает гораздо меньше времени. Клеменс устроилась на заднем сиденье и делает вид, что спит, хотя он то и дело замечает в зеркале заднего вида ее неподвижный взгляд.

Теодор предпочитает хранить молчание, да и она, хвала Морриган, рта не открывает. Но ее пристальное внимание начинает его нервировать.

– Если хотите задать вопрос, – вздыхает он, – то лучше задать его, а не пытаться просверлить дыру в моем затылке. От ваших взглядов у меня мигрень.

Вместо ответа она отворачивается и закрывает глаза.

Теперь Теодору кажется, что она обижена – на него ли, на себя, на свое странное поведение в музее или же из-за сотни других причин, которые вообще могут возникнуть в голове столь непостоянной особы. Разбираться в них у него нет ни малейшего желания.

Чтобы не ехать в полной тишине – теперь она напрягает и заставляет нервно оглядываться – Теодор сам включает магнитолу. О, боги! Общение с молодым поколением окончательно его испортило.

Голос ведущего объявляет час блюза. Теодор облегченно прикрывает глаза. Дорога огибает цепочку небольших холмов и прямой стрелой пересекает Эйншем.

Уснувшая было Клеменс скатывается с сиденья и ударяется головой о дверную ручку. Теодор пристраивает «Форд» на обочине между развилкой и Кориниум-авеню, как гласит пыльная табличка со стрелкой вправо.

– Машина голодна, – комментирует он, ловя в зеркале заднего вида сердитый взгляд Клеменс. Она кое-как выбирается из автомобиля, тихо ругаясь по-французски, и Теодор невольно усмехается. Взбалмошная девица с манерами дочери рыбака, вот кто она такая.

– Я собираюсь в супермаркет, – вдруг говорит она, склоняясь к открытому окну. – Вам что-нибудь взять?

Теодор молча качает головой и смотрит ей вслед, пока она, стягивая с волос резинку, медленно бредет к виднеющемуся вдалеке «Сайнсберис». На фоне ярко-оранжевой вывески супермаркета фигура Клеменс пропадает из виду уже через десять футов.

Всю дорогу она то делала вид, что спит, то молча смотрела на пролетающий за окном пейзаж, то разглядывала Теодора и выглядела при этом грустной и вмиг осунувшейся, как будто то, что поддерживало в ней силы, вдруг покинуло ее. Он не особо разбирался в эмоциях, тем более, в женских, переменчивых, как погода, но сейчас ему отчего-то кажется, что мисс Карлайл потеряла интерес и к поездке, и к нему самому.

Это его… задевает ?

Удивляет. Это его удивляет; не стоит путаться в чувствах, вызванных новостями об Элоизе.

Ох, Элиз.

Теодор прикрывает глаза рукой, шумно выдыхает, позволяя скопившемуся напряжению медленно покинуть грудную клетку вместе с воздухом. Если все правда, ему предстоит долгий, трудный и – он готов поспорить на следующую сотню лет жизни – выматывающий разговор с этой женщиной. Ему придется увидеть ее еще не раз, выяснить, осталась ли по женской линии ее семьи хоть капля прежних сил, выпытать из нее все, что она может об этом знать…