Дарья Бобылёва - Вьюрки [litres]

Никита облегченно выдохнул, улыбнулся мертвой Светке. И тоже все забыл.

Кровать была неудобная, твердая, полная песка – надо вытряхнуть. И еще щеки так странно, болезненно пощипывало, будто бабушка Серафима решила, как обычно, проветрить в морозную ночь. Она не выносила сухой батарейной духоты, говорила всегда: лучше холодно, чем жарко.

Наконец Катя поняла, что это не кровать, она лежит прямо на дороге, посреди Речной улицы, а по щекам ее неуверенно шлепают чьи-то маленькие ладони. Не открывая глаз, она поймала одну, чтобы убедиться – обычная ладонь, теплая, человечья.

– Баба огненная…

– Какая еще баба! – раздался плаксивый девчачий голос. – Я это, я! Кать, пусти, больно. Кать! Не узнаешь, что ли?

Над ней склонилась испуганная, заплаканная Юки. Волосы ее свисали тускло-черными, точно в саже перемазанными сосульками. Катя приподняла голову – и снова растекся по телу лихорадочный жар, запекло во рту. А Юки затараторила: тут такое творится, такое творится, Наталья эта – точно ведьма. Прикоснется к человеку, руку возложит – и того как подменяют. Будто в зомби превращается, только в улыбчивого такого, тихого. И она сейчас тут, во Вьюрках, бродит по участкам – Юки видела из кустов, как она к Егоровым заходила, ну к тем, байдарочникам с Цветочной улицы. Сама Юки от нее удрала, как заметила эти фокусы – сразу на велик и давай педали крутить. Чуть цепь опять не расклепалась. А потом смотрела из-за поворота, и вот что еще заметила странное…

Тут Юки умолкла. Она вдруг поняла, что расклад-то ей до конца не известен: Наталья ведьма, Катя тоже, по-любому, ведьма, а вот кто плохая, а кто хорошая? Вдруг она все не так поняла, и злой ведьме доверилась, а благостная, улыбающаяся Наталья Вьюрки на самом деле спасать пришла? Катя с трудом сфокусировала взгляд на ее озадаченном лице и ухватила вдруг горячими руками за по-детски пухлые еще щеки:

– Что заметила?..

– Она тебя не тронула, – выпалила Юки. – Всех трогала – кто хотел, кто не хотел… Собачник тот – он вообще орал, на забор полез, а она его за рукав. А тебя не тронула, ты тут лежала, а она мимо прошла… Почему, а?

– Баба огненная, – снова прохрипела Катя и стала медленно, то и дело теряя равновесие, подниматься на ноги.

– Какая баба? Наталья, что ли? Почему огненная?

– Полу-дница… Она это, она все творит…

– Кать, у тебя температура. Гена вон говорил, что сотрясение, может… или от ожогов. Кать, а может, грипп? Кать, ты куда?..

Бурлящие в раскаленной Катиной голове мысли о том, что же происходит на этот раз и с Вьюрками, и с ней самой, наконец закипели, превратившись в густое жаркое месиво. Она молча оттолкнула Юки с дороги – с такой силой, что та грохнулась прямо на свой велосипед, – и отправилась на поиски порождения бабушкиной шизофрении и стояновского мракобесия, обретшего наконец физическую форму.

Яков Семенович влетел на свой участок, захлопнул калитку и остановился. Его несла, гнала сюда одна-единственная мысль – надо скорее спрятаться в доме, запереться на все замки, забаррикадироваться, – и она все еще пульсировала по инерции в голове.

Когда Наталья схватила его, отчаянно пытавшегося убежать, за руку, сквозь толстый рукав пиджака он почувствовал тепло, и в мозгах немного затуманилось, будто стопку водки опрокинул. Хороший пиджак был, крепкий, стоивший очереди, которую Яков Семенович когда-то за ним отстоял. Даже зубы разыгравшейся Найды вязли в добротной ткани. Вот и сейчас отпечаток пятерни темнел на рукаве, а глубже не прошло, не подействовало. Он проверял – на поросшей редким жестким волосом руке ничего не осталось. Тогда, у ворот, он только притворился умиротворенным, затихшим, как все остальные. И на первом же повороте, отстав потихоньку от толпы, побежал огородами к себе на участок.

А остановился он потому, что на деревянном крыльце сидела, почесывая за ухом улегшуюся рядом Найду, его жена.

Это была главная тайна Якова Семеновича, которую он никому из вьюрковцев не доверил, – на самом деле жена от него ушла. Давно, больше месяца назад.

Она изменилась после того, как они вернулись из леса, где тщетно искали дорогу в привычный мир. Молчала все время, ускользала из его рук, спать стала на диванчике в прихожей, даже не раздеваясь, отчего ее несменяемая одежда все больше пропитывалась тяжелым нехорошим запахом. Найду, вышколенную Найду пришлось посадить на цепь во дворе – она перестала признавать хозяйку и бросалась на нее молча, не предупреждая об атаке рычанием или лаем. Как будто просто, без лишних прелюдий хотела загрызть.