Эдвард Бенсон - Рассказы [компиляция]

Я должен был проявить себя лучшим образом и не отставать от Эванса, которого преследовал какой-то страх, но, не смотря на это, я отстал от него. Когда я добрался до садовых ворот, художник был уже на полпути к дому.

Я видел, как он вошел внутрь, оставив дверь открытой, а когда я забежал следом, Эванс неуклюже ковырялся со спичками. Его рука так дрожала, что он не мог поднести спичку к фитилю лампы…

— К чему такая спешка? — спросил я.

Внезапно его глаза уставились на открытую дверь за моей спиной. Задыхаясь и вопя, Эванс отскочил от стола, который когда-то был алтарем Бога.

— Нет, нет! — Кричал он. — Не подпускайте его ко мне!

Я обернулся, и перед моими глазами предстало то, что увидел Эванс. Существо проникло в дом и теперь подобно гигантской гусенице быстро скользило по полу к художнику. Оно излучало тусклый фосфоресцирующий свет. Снаружи уже была полная тьма, но это жуткое свечение я видел отчетливо. Существо издавало запах гнили и разложения, словно ил, пролежавший долгое время под водой. Казалось, что у этого существа не было головы, но впереди зияло отверстие, окруженное складками сморщенной кожи. Отверстие закрывалось и открывалось, брызгая слюной. Существо было безволосым, формой и структурой оно походило на слизняка. По мере продвижения существа его передняя часть поднялась вверх, подобно кобре перед атакой, и нацелилась на Эванса.

Сперва я поддался панике, но вопли отчаяния достигли моих ушей, я почувствовал безнадежную храбрость и дрожащими, обессиленными руками попытался оторвать существо от жертвы.

Но не смог: хотя тварь была чем-то материальным, её невозможно было схватить; мои руки тонули в ней как в густой грязи. Это походило на борьбу с кошмаром.

Думаю, что вся эта борьба длилась всего несколько секунд. Громкие крики несчастного стихли до слабых стонов и бормотания, когда существо придавило его: он сделал пару вдохов и скончался. Через мгновение я услышал булькающие и сосущие звуки, а затем существо выскользнуло из дома через ту же дверь, через которую проникло. Я зажёг лампу, с которой возился Эванс, и увидел, что он лежит на полу — не более чем кожаная оболочка, мешковато обтягивающая контуры костей.

— Это всего лишь условность, — бодрым голосом заявил Энтони Карлинг, — причем не слишком убедительная. Подумаешь, время! В действительности никакого Времени нет; оно просто не существует. Время — это не более чем мельчайшая точка в вечности, так же как пространство — мельчайшая частица бесконечности. Время представляет собой нечто вроде туннеля, по которому мы, как принято думать, двигаемся. В наших ушах стоит гул, в глазах — темнота, поэтому он кажется нам реальным. Но перед тем как зайти в туннель, мы целую вечность жили в бесконечном солнечном свете — и после выхода из него вновь окажемся в солнечном пространстве. Так стоит ли нам волноваться из-за неразберихи, шума и темноты, если через мгновение мы оставим их позади?

Энтони изредка прерывал свои рассуждения и энергично помешивал кочергой поленья в камине, из которого летели яркие искры и вспыхивали огоньки пламени.

Для убежденного сторонника столь неизмеримых понятий Энтони обладал хорошим чувством меры и вкуса, и я не знаю другого человека, который бы любил жизнь и все ее радости так, как он. В этот вечер он угостил нас изумительным ужином, подал к столу великолепный портвейн, и мы чудесно провели время, озаряемые светом его заразительного оптимизма. Вскоре наша небольшая компания разошлась по домам, и мы с ним остались одни у камина в его кабинете. С неба сыпалась снежная крупа, громко стуча по оконному стеклу и заглушая потрескивание огня в камине, и при мысли о пронизывающем ветре и заснеженной мостовой на Бромптон-сквер, по которой торопливо спешил к буксовавшим такси последний из гостей, я блаженно улыбался — ведь я остаюсь здесь, в тепле и уюте. А самое главное — рядом будет этот будоражащий разум, заставляющий думать собеседник, который о чем бы ни говорил — будь то абстрактные понятия, которые для него абсолютно реальны, или удивительные случаи, с которыми он сталкивался в условностях времени и пространства, — всегда вызывал интерес у слушателя.

— Я обожаю жизнь, — сказал он. — Считаю ее самой увлекательной игрушкой. Это восхитительная игра, а как тебе хорошо известно, для того, чтобы игра была интересной, нужно относиться к ней чрезвычайно серьезно. Ты должен понимать, что это игра, но вести себя так, будто она — единственная цель твоего существования. Мне бы хотелось играть еще долго-долго. Но при этом надо также жить в истинной плоскости, то есть в вечности и бесконечности. Если задуматься, человеческий разум не способен постичь именно границу, а не безграничность, временное, а не вечное.