Орасио Кирога - Бокал крови и другие невероятные истории о вампирах

Контесса, появившись в моей комнате вчера утром, затем исчезла, и я не видела ее весь день — совсем как тогда, когда мы сюда приехали. Тем не менее, похоже, она поговорила обо мне с моей матерью, как и обещала. Это скоро выяснилось.

Когда я наконец встала и отважилась покинуть свою солнечную комнату, уже наступил день. Снова безумно хотелось есть, и я чувствовала настоятельную потребность отыскать маму и убедиться, что та полностью здорова. Поэтому я сначала постучала в двери покоев папы и мамы. Поскольку никто не отвечал, я спустилась вниз и, несмотря на опустевший дом — большинство итальянцев в жару попросту отлеживаются в теньке — на террасе с видом на сад отыскала маму, которая выглядела цветущей и совершенно здоровой. Она сидела со шкатулкой для рукоделия на солнцепеке и, как это за ней водится, пыталась заниматься двумя, а то и тремя делами сразу. Когда мама себя хорошо чувствует, она вечно страшно суетится. Боюсь, ей недостает того, что джентльмен, с которым мы познакомились в Лозанне, назвал «даром покоя». Это выражение врезалось мне в память.

Мама тут же взяла меня в оборот.

— Почему ты не потанцевала с кем-нибудь из тех милых молодых людей? Контесса старалась, пригласила их нарочно для тебя. Она очень расстроена. К тому же, что ты делала все утро? В такой чудный, солнечный день? И что означает весь тот вздор, который наговорила о тебе контесса? Я не поняла ни слова. Возможно, ты меня просветишь? Кажется, мне следует знать. Наверняка это как-то связано с тем, что мы с отцом согласились отпустить тебя в город одну?

Излишне говорить, что я давно знаю, как отвечать маме, когда та на меня напускается.

— Контесса всем этим очень расстроена! — снова воскликнула мама, выслушав мой ответ.

Я чувствовала себя так, словно шайка лакеев украла все ложки, а подозревают почему-то меня.

— Она, несомненно, на что-то намекает, но из вежливости не может облечь это в слова, и это что-то связано с тобой. Буду премного обязана, если расскажешь, в чем дело. Давай, выкладывай! — немало разозлившись, велела мама.

Разумеется, между мной и контессой утром что-то случилось, и до меня уже дошло, почему она столь странно себя повела. Тем или иным образом, но контесса догадалась о моей вечерней rencontre накануне и отчасти — хоть и далеко не полностью! — понимает, какое действие та на меня оказала. Даже со мной она изъяснялась в этой их итальянской, слишком бурной по нашим английским меркам манере. Бесспорно, она что-то рассказала обо мне маме, но в завуалированных выражениях, ибо на самом деле не желала меня предавать. К тому же она уведомила меня о своих намерениях, и теперь я сожалею, что не попыталась ее отговорить. Видите ли, я была настолько сонной, что не очень хорошо соображала.

— Мама, — ответила я с полным достоинства видом, который научилась принимать в подобных случаях, — пожелай контесса как-то пожаловаться на мое поведение, она, несомненно, сделала бы это только при мне.

И, стоит заметить, я в этом не сомневалась. Впрочем, контесса вообще вряд ли бы стала жаловаться на меня. Несомненно, она обратилась к маме по этому поводу лишь из желания мне как-то помочь, пусть и направила свои усилия не в то русло, как неизбежно происходит со всяким, кто не знает маму достаточно хорошо.

— Дитя, ты дерзишь мне! — чуть ли не вскричала мама. — Ты дерзишь собственной матери!

Она так себя взвинтила — и ведь явно на пустом месте, даже хуже, чем обычно! — что ухитрилась уколоться. Мама постоянно колет себе пальцы, в основном, когда пытается шить, и, как мне все время кажется, причина в том, что она попросту рассеянна. А еще она всегда держит в шкатулке с рукоделием шарик хлопкового пуха именно на такой случай. На этот раз, однако, пуха не оказалось, а она, похоже, поранилась довольно глубоко. Бедная мама замахала руками, будто птичка, попавшая в силок, а меж тем кровь ничто не сдерживало. Подавшись вперед, я ее слизнула. Почувствовать вкус маминой крови было так странно. Самое странное — его восхитительность, почти как исключительно вкусный леденец! Сейчас, когда я пишу эти строки, при одном воспоминании о нем к моим щекам приливает кровь.

Затем мама додумалась прикрыть ранку носовым платком: одним из тех красивых платочков, что она приобрела в Безансоне. Мама смотрела на меня своим обычным неодобрительным взглядом, но сказала лишь:

— Пожалуй, хорошо, что в понедельник мы уезжаем.

Хотя для нас приезды и отъезды уже стали обычным делом, ранее она ни о чем подобном даже не заикалась, и я была ошеломлена. (Вот, кажется, повод сделать запись в дневник сегодня вечером все-таки появился!)