Вадим Дмитриев - Чёрные лебеди

И всё же что-то было не так. Что-то изменилось, и перемена эта настораживала. Ощущение чужого присутствия мигом мобилизовало внимание. Будто стоя в тёмной комнате, ясно чувствуешь, что в ней не один.

— Сразу к делу, — начал карлик и, подойдя к лежанке, отвернул край перештопанного вдоль и поперёк лоскутного одеяла.

Под ним оказалась девушка. На обрамлённом каштановыми волосами, иссиня бледном лице, казалось не осталось ничего живого. Сомкнутые веки, тёмные круги вокруг глаз, ресницы застывшие увядшей травой, ни кровинки в потускневшей коже, неподвижные, будто вылепленные из прозрачного воска крылья курносого носа. Одни лишь губы еле заметной дрожью указывали на то, что душа всё ещё держится за это хрупкое тельце.

— Кто это? — спросил Праворукий.

— Ребёнок, — ответил кузнец.

Гость повернулся, сомкнул руки вместе, вложив стальной протез левой в могучую ладонь правой.

— Зачем мне всё это? — коротко кивнул в сторону спящей.

— Долги принято отдавать, — ответил карлик.

— Что ты задумал?

— Она южанка, — кузнец указал чёрным пальцем на неподвижное тело. — Я нашёл её на границе Гнилого Тупика, недалеко от Восточных ворот. Вчера, когда ходил за дровами. Всю ночь и всё утро девчонка бредит, и делает она это по-отакийски. Именно поэтому я вспомнил о тебе.

— И что я должен делать? — поинтересовался Праворукий. — Переводить?

— Как минимум расспросить и помочь, — карлик снова указал на табурет, предлагая сесть. — А как максимум… я пока не решил.

— Не хочу иметь ничего общего с детьми.

— Даже если они нуждаются в помощи?

— Южанке в этом городе поможет каждый. Их здесь… все.

— Тогда скажи, как в городе, где южан как ты выразился — «все», отакийка очутилась в трущобах, без памяти, да ещё вся в крови?

— Она ранена? — Праворукий уставился на горбуна.

— Удивительно, но нет. Кровь оказалась не её. Но на одежде было столько крови, сколько, наверное, соберётся во всём её тощем тельце.

— И всё же я — пас.

— Что ж, — озадаченно подытожил карлик, — Мне казалось, на тебя, мой пятипалый брат, можно положиться…

Диалог прервал еле различимый стон. Бескровные девичьи губы, едва шелохнувшись, произнесли несколько бессвязных слогов. Голова сползла с подушки, тонкий локон приоткрыл голубоватую жилку на белом гладком лбу. Сквозь стон послышалось путаное:

— Дядя… Йод…

— И так второй день, — произнёс кузнец. — Что она говорит?

— Зовёт своего дядю. Имя… Ладно, — Праворукий подтянул табурет ближе к лежанке и аккуратно сел. Стараясь лишний раз не шевелиться, чтобы не оказаться на полу, глянул на карлика: — Дай чего-нибудь поесть.

— Сейчас принесу.

Из крохотного окошка, откуда с трудом пробивался луч утреннего солнца, как и прежде, несло нестерпимой вонью.

Кусок солонины, который принёс горбун, на самом деле был древнее камней Джабахских пещер, но Праворукому он показался нежнее самого нежного пирога, приготовленного ласковыми материнскими руками в честь празднования Перводня года.

Шесть долгих дней и пять не менее долгих ночей Праворукий просидел у лежанки, поднимаясь с табурета лишь по нужде. Когда ближе к полуночи девушка начинала биться в бессвязном бреду, призывая на помощь неведомого дядю Йодина, он, накрывал её горячий лоб мокрым шейным платком и тихо шептал на ухо: «Я здесь, Принцесса». Он бы не ответил, спроси его, почему Принцесса. Наверное, неизвестные дяди Йодины именно так обращаются к своим хорошеньким племянницам. По крайней мере, Праворукий был уверен — этот таинственный Йодин, несомненно, так и делал.

В конце шестого дня, когда его усталые, лишённые сна глаза совсем уж перестали подчиняться, Принцесса неожиданно расплющила веки. В её зрачках, затянутых пеленой забытья, где-то очень глубоко зародилась крошечная искорка сознания. Постепенно разгораясь, она оживляла потухшие глаза, наполняя взгляд рассудком. Из уголка дрожащих век выкатилась прозрачная слезинка, поползла по виску и растворилась в густых волосах. Неустанно моргая, девушка рассматривала себя, будто видела впервые. Затем перевела взор на Праворукого, и в её карих глазах почувствовалось недоверие.

— Где мой… дядя… — чуть слышно прошептала, судорожно вжимаясь в постель.

— Йодин? — как можно приветливее спросил Праворукий и тут же пожалел о сказанном. Неожиданно девичьи глаза вспыхнули животным страхом.

— Что вы сделали с ним? — прошептала чуть громче, пытаясь отодвинуться как можно дальше к стене. — Что вы сделаете… со мной?