Елена Асеева - Иное... [СИ]

А Андрей… кто такой этот Андрей, подумала я и заметила самой себе, что можно было (я теперь это понимаю) и пережить его уход. Пережить… Напиться вина, укрыться большим из козьего пуха вязанным косматым платком, лечь спать, а утром… утром пойти к родителям… друзьям…

Родители… только сейчас я вспомнила… вернее позволила себе вспомнить про маму и папу, которые остались там, которым предстоит найти свою дочь в ванной комнате в кровавой воде, со вскрытыми венами.

Найти… Увидеть… Хоронить… И затем жить с этим…

Ужас… Ужас… Что я натворила… Как могла такое совершить с их жизнью… со своей жизнью… И главное это то, что я продолжаю думать, переживать… продолжаю жить… ничего не остановилось… не прекратилось.

— А нафига, ты дура вены вскрыла? — услышала я такой неприятный для меня голос половинчатого.

— Я не дура, — сердито откликнулась я, и, повернув голову, глянула на утирающего с лица кровь мужчину. — У меня вообще-то имя есть — Оля.

— Очень приятно, — заметил он и его широкие, плотные губы, с выпирающей вперед тяжелой нижней губой мгновенно пришли в движение и расплылись в открытой располагающей улыбке, показав два ряда ровных белых зубов покрытых местами, точно накипь на чайнике, красноватыми прожилками крови. — А я — Андрей.

— Ох! нет! только не это…, - недовольным голосом вскрикнула я и печально глянула на лицо мужчины, с губ которого тотчас сбежала улыбка, и осталось там, лишь то самое, присущее ему от рождения, обиженное выражение.

— Чего нет! — теперь сердито буркнул Андрей.

— Да, что нет!.. — поспешно принялась пояснять я, не желая обижать этого нервного самоубийцу. — Просто меня бросил мужчина и его звали также, как и тебя- Андрей, — чего уже быть воспитанной, подумала я, и стала также, как и он тыкать.

— И чё? — непонятливо спросил он и утер попавшую в глаза кровь.

— Ну, как чё, — пожимая плечами продолжила я, — мне было очень плохо, я его любила… А он нашел другую, сказал мне прощай и ушел… Ушел… Предал… Бросил словно не нужную старую вещь… Рухлядь… — внезапно на меня нахлынули чувства от пережитой боли, а потом я словно в тумане увидела полную крови ванну и в ней мое плавающее тело. И вспомнив про родителей, довольно тихо всхлипнув, добавила, — я не смогла пережить его предательства, и мне показалось, что не зачем и вовсе жить.

— И чё? — вновь повторил Андрей, а после широко раззявив рот облизал языком свои губы, собирая с них кровь и выплюнув собранное на пол, заметил, — ну, нашел другую, ушел… бросил. И чё, из-за этого нужно непременно вскрывать вены, топиться, вешаться?… Ох, ну и дуры же вы- бабы! Ха…ха…ха, — громко и зычно засмеялся он, качнул своей головой и его кровавый бульон внутри башки опять вздыбился вверх, а затем плюхнувшись вовнутрь издал, что-то похожее на хлюп…

— А чего ты смеешься, — обидчиво сказала я, внутри все же соглашаясь с мнением этого Андрея. — Сам- то чего с собой сделал… Глядеть страшно… тоже мне… смеется…

Андрей мгновенно перестал смеяться, поднял руку и ощупал рваные края головы, словно намереваясь опустить туда, вовнутрь, пальцы и уже без всякого смешка, изрёк:

— Да, я… что ж… Я не пожелал ментам сдаваться… Я понимаешь, человека убил. Менты за мной пришли… Ну, а я не захотел их пускать, схватил ствол тестя и давай от них отстреливаться… А когда в винтовке остался последний патрон, засунул ствол в рот и нажал на спусковой крючок… Все равно мне расстрельная статья светила, так чем ее ждать… лучше уж все махом… махом решить, так я подумал.

— А…а…а… — протянула я, и почему-то мне стало жалко этого Андрея, уж так он говорил о своем самоубийстве горестно, я помолчала несколько секунд, разглядывая его, в принципе, очень даже интересное, красивое лицо, а потом задумчиво спросила, — погоди, а почему ты решил, что тебе расстрельная статья светит? У нас же мораторий на смертную казнь.

— Чё…чё, ты сказала? Повтори, — бестолково переспросил Андрей и наморщил остатки своего лба покрытого густым кровяным компостом, отчего на нем немедля появились глубокие впадины и не менее высокие горы.

— Ну, как чё, — принялась объяснять я, непонятливому и как мне показалось сперва, малообразованному Андрею. — У нас уже лет двадцать как мораторий на смертную казнь, то есть если ты даже и убил, тебя не расстреляют, а дадут пожизненно.

— Не… ну, ты к чему это заливаешь…, - скрипнув зубами, злобно прошипел Андрей. — Ты, чё, думаешь, я дурак… законы не знаю?… Какое такое пожизненно… Вышка… вышка мне светила, я ведь и еще ментов пару человек уложил… Вышка… вышка… Дура… дура ты… еще и смеешься надо мной…, - уже совсем грубо сказал он, и плюнул в мою сторону, только на этот раз не метясь в меня.