Питер Джеймс - Абсолютное доказательство

– А будь я Сатаной и пожелай отправить Антихриста туда, откуда проще всего начать завоевание мира, выбрал бы то же самое, – парировал Росс.

– Ты серьезно? Значит, вот зачем ты летишь в Лос-Анджелес? Разоблачить самозванца? Антихриста, выдающего себя за Христа?

– Салли, я не пророк. Всего лишь репортер. Откуда мне знать, что меня там ждет? Я просто следую за своей историей – куда бы она ни привела.

– Но если найдешь то, что ищешь, как ты узнаешь истину?

– В древней Месопотамии была поговорка: «Истина от лжи отстоит на четыре пальца». Знаешь, что такое четыре пальца? Расстояние между ухом и глазом.

Она взглянула на него.

– Между тем, что слышишь, и тем, что видишь?

– Вот именно. Этого принципа я и придерживаюсь в работе всю свою жизнь. Рассказать тебе могут что угодно, но, чтобы узнать правду, необходимо увидеть все своими глазами.

– Если отыщешь правду, ты мне расскажешь?

Росс взглянул ей в глаза.

– И тебе, и всему миру.

Салли предостерегающе подняла руку.

– Пообещай мне кое-что!

– Что?

– Просто на случай, если твоя правда не всем придется по вкусу. Не хочу, чтобы с тобой случилось как с тем писателем, Салманом Рушди, – чтобы фанатики гонялись за тобой по всему миру. Сначала расскажи все мне, хорошо? А потом уже остальным.

– Договорились.

– Я серьезно.

– Я тоже.

– Обещаешь?

Росс поднял правую руку.

– Честное скаутское!

Воскресенье, 19 марта

День уже клонился к вечеру, когда брат Петр – Пит Стеллос – сошел с самолета в лондонском аэропорту Хитроу. В руках он нес все тот же кожаный рюкзачок, с которым много лет назад приехал на Афон. Только теперь этот рюкзак заметно полегчал: в нем не было почти ничего, кроме Библии, зубной щетки и зубной пасты. Несколько смен одежды Питу больше не требовались: все свое – черную рясу, клобук и тяжелые черные ботинки – он носил на себе.

Он вышел в зал паспортного контроля и застыл на месте, пораженный гулом, гамом, буйством цветов и скопищем людей вокруг себя. Все куда-то спешили, толкались, перекрикивались на разных языках. В глазах рябило от разноцветных указателей. Так странно было снова оказаться в миру… Снова увидеть женщин… До сегодняшнего утра, до аэропорта в Салониках, Пит уже десять лет не видел ни женщины, ни ребенка, ни собаки. Не видел бегущих людей, не слышал громких голосов.

Он застыл, словно прирос к месту, не решаясь сделать шаг вперед. Вокруг бурлила многоцветная многоязычная толпа, и Питу казалось, что он тонет в этом людском море. В миг, близкий к панике, монах готов был бежать обратно в самолет и умолять, чтобы его отвезли домой.

И все же он дал слово брату Ангусу.

Слово перед лицом Божьим.

Нет больше греха, чем нарушить такое обещание.

– Вам помочь? – спросила его женщина в форме.

Он развел руками.

– Я… м-м… боюсь, я не совсем понимаю, куда идти.

– Сэр, вы живете в Евросоюзе?

– Да, да, хотя паспорт у меня американский. Новый. Я получил его в Салониках, через Паломническое бюро.

– Проходите вот сюда и вставайте в очередь. – Она указала рукой.

Пит поблагодарил, нашел нужную очередь и двадцать минут спустя подошел к окошку пограничной службы. Офицер внимательно изучил его паспорт.

– Питер Стеллос?

– Да.

– А почему вы так одеты?

– Я монах, сэр. Монах греко-православной общины на горе Афон, в Греции.

– Что же привело вас в Англию?

– Я приехал по просьбе своего кузена, тоже монаха. Он умирает.

– Соболезную.

Пограничник протянул ему паспорт и махнул рукой, пропуская.

Пит прошел в «зеленый коридор» и оказался в секции дьюти-фри. Здесь его остановил человек, продававший билеты на «Хитроу-экспресс» до центра Лондона. Пит купил билет.

Выйдя в зал для встречающих, он вновь растерялся и застыл, не понимая, куда идти. Вокруг кипело бурное движение. Многие на ходу разговаривали по телефону; одни радостно улыбались, другие выглядели озабоченными. В длинный ряд выстроились люди в костюмах, держащие в руках таблички с фамилиями. Кто-то обнимался, кто-то подзывал шофера. Все вокруг спешили навстречу будущему, в нетерпении ожидая, что оно им принесет.

Только Пит никуда не спешил.

Время для него остановилось. Десять лет промелькнули в молчании, как один миг.

Десять лет, за которые мир так изменился – а Пит остался прежним. Десять лет служения Богу. Десять лет непрестанных молитв.

Пит растерянно топтался на месте, чувствуя, как просыпается в груди старинный спутник – гнев. Странный, иррациональный гнев на всех этих людей. Знают ли они, что он молился за них – десять лет, каждый день, по четырнадцать часов в сутки? Задумываются ли об этом? Ценят ли?