Соня Фрейм - Не потревожим зла

Алиса замолчала и обвела группу остывшим взглядом. Все это вышло легко, без волнения и даже с какими-то живыми интонациями. Клара смотрела на нее с застывшей улыбкой, но это была просто гримаса. Она уже давно не улыбалась. Взгляды остальных выражали смесь легкого ужаса и сочувствия. Больше все-таки ужаса. Алиса опустила голову, разглядывая свои ноги, а затем в ее голове все сложилось само собой.

— На самом деле… Я не знаю, зачем сюда пришла, — в замешательстве добавила она непонятно к чему.

— Ты все правильно сделала, — быстро сказала Клара. — Это очень тяжелый опыт. С ним не справиться в одиночку. Более того, я хотела бы поговорить с тобой наедине и дать кое-какие рекомендации…

— Да я дверью ошиблась, — устало ответила Алиса, и это прозвучало как неумная шутка. — Спасибо, мне ничего не надо.

Клара попыталась что-то возразить, но Алиса быстро вышла из аудитории. Это не ее место. Да еще половина этой группы — студенты, значит, ее «интересную историю» растреплют остальным. Легче от этого совсем не стало. Дернул же черт искать утешения в групповой терапии…

Когда Алиса вышла из своего транса, она обнаружила себя в автобусе, везшем ее к окраине города. Конечная, кладбище и знакомая гравировка на каменной стене:

«Здесь спит любовь».

С момента похорон почти ничего не поменялось. У креста лежал венок из роз от его матери и букет белых лилий — от нее. Все цветы завяли.

«Никто к тебе не приходит, Якоб. Потому что у тебя почти никого не было. Ты ушел так же, как и пришел в этот мир, — налегке».

Ей хотелось лечь и послушать землю. Казалось, что он все еще живет в лабиринте гробниц и неизведанных подземных траншей. Бежит себе где-то внизу, не разбирая дороги, как и при жизни…

«Господи, если ты есть, останови его уже. Приюти. Он никогда не обретет покоя, а значит, и я тоже».

Бог молчал, но слова только множились. Их было уже не сдержать.

Алиса достала из сумки тетрадь и начала писать то, что хотела ему сказать все это время, но не знала, как повернуть время вспять, чтобы ее мысли нашли его. Сейчас способ подсказал себя сам.

Это был первый шаг к бесконечному искуплению.

«Однажды ты спросил: если это все-таки случится, смогу ли я последовать за тобой? Я сказала, что не допущу твоей смерти, но на вопрос, по сути, так и не ответила. Теперь собственные слова кажутся мне умышленным враньем. В глубине души мы все-таки оба знали, что из нас двоих умрешь только ты. Мы никогда не были единым целым, хотя очень хотели в это верить.

Самый ужасный момент наступил не тогда, когда я увидела тебя на полу. И не когда гроб с твоим телом опускали в землю. Хуже всего — мое непонимание твоих мотивов, пришедшее много позже твоей смерти. Я всегда оправдывала твою одержимость смертью твоей болезнью, но теперь испуганно спрашиваю себя — что, если ты действительно этого хотел?

Пистолет или нож — это серьезная дилемма. Если бы я знала, как пожалею о своих неосторожных словах, то выбрала бы за тебя нож. С текущей кровью еще можно договориться, а пистолет решает твою судьбу, как только ты нажимаешь на курок.

Так что мы не просто наломали дров, мы лес вырубили.

Послушай меня, да, ты послушай, ибо только ты и говоришь в моей голове. Я не пойду следом. За это тоже прости.

Но я знаю, что ты по-прежнему во мне нуждаешься. Я чувствую тебя. Ты все еще где-то рядом, Якоб. Смерть — это все-таки не выход».

— Ты безжалостен, — был вердикт человека с разноцветными глазами.

Его партнер по игре поднял на него тяжелый, темный взгляд, в котором застыло время. Тонкая прорезь рта приняла причудливую форму: он улыбался. Он умел, но делал это крайне редко.

— Хороший учитель не всегда должен гладить по голове своего талантливого ученика.

— И то верно. Всыпь ученику палок, чтобы он потом разогнуться не мог и твою школу за километр обходил.

— Ты знаешь, как я играю, Дэвид. Ты сам захотел принять участие.

Гетерохромные глаза Дэвида вспыхнули непонятным весельем.

— Я тебя переиграю, Танатос. Ты ничего не знаешь о жизни.

— А ты ничего не знаешь о смерти, хоть и умер.

Дэвид и Танатос смотрели друг на друга, словно упражняясь в силе взгляда, и затем снова перевели взоры на игральную доску. С начала их партии сдвинулась всего пара фигур.

— Поэтому я — доказательство того, что смерти нет, — пожал плечами Дэвид. — Извини, если обидел.

— Ну, какой твой ход? — добродушно ухмыльнулся Танатос.