Фредерик Браун: Мозговик. Жилец [Романы ужасов]

Трелковский надолго задумался над этим вопросом. Ему было очень трудно облечь свои мысли хоть в какое-то подобие формы. Иногда он думал, подолгу думал, а потом никак не мог вспомнить, чему именно были посвящены эти мысли. Его мысли без конца вертелись вокруг пустоты, но потом начали постепенно возвращаться к нему, и он обрел наконец способность анализировать происходящее.

Первым делом он решил, что они просто подсмеиваются над ним. Из-за того, что он был одет в женское платье, они продолжали говорить о нем, как о женщине. Лишенные малейшего чувства сострадания, они продолжали насмехаться над ним. Он так возненавидел их за эти слова, что сознание его снова затуманилось. По телу пробежала волна нервной дрожи, в очередной раз пробудив задремавшую было боль. Он позволил приливной волне страдания унести с собой его тело.

Позже Трелковскому стало чуть лучше. Теперь он оказался в другой белой комнате, на сей раз гораздо более просторной, чем прежняя. Он по-прежнему не мог даже пошевельнуться. Остававшийся доступным ему крохотный участок обзора дал возможность понять, что со всех сторон его окружают такие же лежащие фигуры. А потом, как-то вдруг, помещение наполнилось мужчинами и женщинами, которые проворно заскользили между кроватями.

Кто-то приблизился к нему, остановился почти вплотную к койке, и он услышал шелест бумаги. Неведомый ему человек опустил на прикроватную тумбочку какой-то бумажный сверток. Потом он увидел присевшего мужчину.

Определенно, он бредил. Это еще хорошо, что он осознавал это, поскольку в противном случае рассудок его просто не выдержал бы: в мельчайших деталях мужчина повторял его самого, был его двойником. Да, рядом с кроватью уселся самый настоящий второй Трелковский — скорбный и молчаливый. Ему было интересно, действительно ли там сейчас находился этот человек, по причудливой прихоти болезни ставший его точной копией, или же все это видение от начала до конца являлось порождением его истерзанного мозга. Ему почему-то захотелось обязательно разобраться с этим вопросом.

Боль практически исчезла, и теперь Трелковский плавал в мягких воздушных волнах, что было даже приятно. Как будто он совершенно случайно и неожиданно для себя обрел тайную форму внутреннего равновесия. Видение этого человека не только не ужаснуло его, но даже как-то обнадежило. Представший перед ним образ походил на собственное отражение в зеркале, и одно это уже было приятно, успокаивающе. Как бы ему хотелось увидеть себя в зеркале вот таким…

До него донесся звук перешептывающихся голосов, а затем перед глазами внезапно всплыли контуры лица. Он сразу же узнал это лицо — это была Стелла. Уголки ее рта отодвинулись назад, обнажив два громадных собачьих клыка, и говорила она медленно, словно сама с трудом понимала смысл произносимых слов.

— Симона, Симона, — повторяла она, — ты узнаешь меня? Это я, Стелла, твоя подруга Стелла. Неужели ты не узнаешь меня?

Из горла Трелковского вырвался стон — поначалу сдавленный, а затем перешедший в невыносимый, истошный вопль.