Август Дерлет - Тварь у порога [Сборник рассказов ужасов]

В промежутках между визитами к Вам я не тратил время зря. У меня была возможность провести собственные исследования. Множество нитей, связывающих действительность с моими снами, встревожило и испугало меня. Что, например, случилось на самом деле в Инсмауте в 1928 году, когда федеральные власти принялись сбрасывать глубинные заряды с Дьявольского Рифа на Атлантическом побережье близ этого города? Почему после этого почти половина жителей города подверглась аресту и высылке? Какая существует связь между жителями Инсмаута и полинезийцами? Что именно обнаружила антарктическая экспедиция из Мискатоника зимой 1930/31 года в горах Мэднесс и почему это хранилось в строгом секрете от всего мира, за исключением некоторых ученых того же университета? Можно ли считать рассказ Йохансена чем-либо иным, кроме подтверждения легенды о Великом Народе? И разве не те же самые истории содержатся в древнем фольклоре инков и ацтеков?

Я мог бы продолжать эти вопросы на многих страницах, однако не располагаю для этого временем. Я выявил множество таких же вызывающих беспокойство случаев, большинство из которых оказались замятыми, хранились в секрете, замалчивались, иначе они, вне всякого сомнения, взбудоражили бы и так уже встревоженный мир. В конце концов, человек — лишь одно из многочисленных кратковременных воплощений на одной из планет и всего лишь в одной из гигантских вселенных, наполняющих мировое пространство. Лишь Великий Народ знает секрет вечной жизни, перемещаясь в пространстве и во времени, меняя места обитания одно за другим, превращаясь в зависимости от обстоятельств то в животных, то в растения, то в насекомых.

Я должен спешить — ибо времени осталось крайне мало. Поверьте мне, дорогой доктор, я знаю, что говорю…»

Признаюсь вам, что меня не особенно удивило сообщение мисс Эбигайль Пайпер о «рецидиве болезни» ее брата, случившемся через несколько часов после отправки этого письма. Я поспешил к Пайперу и встретил своего бывшего пациента у двери. Теперь передо мной был совершенно другой человек.

Он выглядел весьма уверенным в себе, чего я ни разу не видел за время нашего контакта. Он уверял меня, что смог, наконец, взять себя в руки, что видения, преследовавшие его, полностью исчезли и что теперь он спит совершенно спокойно, без снов, которые раньше так его пугали. Да и без этих объяснений я видел, что он выздоровел, а потому совершенно не понимал мисс Пайпер, написавшую мне ту отчаянную записку. Видимо, она настолько привыкла к болезненному состоянию брата, что ошибочно приняла улучшение в его самочувствии за рецидив болезни. Его выздоровление было тем более замечательно, что прежние симптомы — усиливающиеся страхи, галлюцинации, нарастающая нервозность и, наконец, это отчаянное письмо — указывали со всей очевидностью на разрушение остатков психического здоровья.

Я был обрадован его выздоровлением и искренне поздравил ею. Пайпер принял мои поздравления со слабой улыбкой, а затем, извинившись, объяснил, что у нею очень много дел. Я удалился, обещав навестить его через неделю, чтобы убедиться в отсутствии рецидивов болезненного состояния.

Десять дней спустя я посетил его в последний раз. Пайпер был чрезвычайно любезен и вежлив. Присутствовавшая тут же мисс Эбигайль была хоть и несколько смущена, но никаких жалоб не высказывала. Пайпер избавился от пугающих снов и видений, а потому мог прямо и откровенно говорить о своей «болезни», избегая всякого упоминания о «дезориентации», «смещении» и т. п., причем с настойчивостью, доказывавшей, что ему очень хотелось бы устранить мои последние сомнения. Я провел очень приятный час в общении с ним, но не смог избавиться от ощущения, что вместо обеспокоенного субъекта, с которым я ранее беседовал в этом кабинете, человека одного со мной уровня, ныне передо мной находился совершенно иной Пайпер, интеллект которого стал значительно выше моего.

Во время этого визита он поразил меня своим намерением присоединиться к экспедиции в Аравийскую пустыню. Тогда я не подумал связать его нынешние планы со странными путешествиями, которые он совершал за три года своей болезни. Но последующие события вынудили меня вспомнить об этом.

Два дня спустя кто-то проник ночью в мой кабинет и обыскал его, изъяв из папок все оригиналы документов, касающихся случая Эмоса Пайпера. К счастью, еще раньше, следуя непонятному мне самому предчувствию, я догадался сделать копии Записей содержания наиболее значимых его снов, так же, как и его последнего письма ко мне, которое также было похищено. Поскольку документы эти не могли представлять ценности ни для кого, кроме Эмоса Пайпера, и поскольку теперь Пайпер как будто излечился от своего наваждения, единственное возможное «объяснение» этого странного ограбления было столь эксцентричным, что я не решался в нем признаться. Отъезд Пайпера на следующий день в экспедицию стал дополнительным доводом в пользу того, что он являлся инструментом этого преступления, причем слово «инструмент» я употребляю намеренно.