Елена Блонди - Карты и сновидения [СИ]

Уже в автобусе пришла к ней нехорошая мысль. Если он вернулся, почему не сказал ей? И когда вернулся? Ну, может быть, совсем недавно, успокоила себя, трясясь на продавленном сиденье и отпивая воды из пластиковой бутылки, а еще — как он ей скажет, если раньше встречались только у бабушки, никуда не ходили, и домой Ирке он не звонил.

Мог бы и позвонить, возразил трезвый внутренний голос, но Ирка от него отмахнулась. Главным было главное: он вернулся и все пойдет, как раньше. Даже в тысячу раз лучше, ведь они расстались с Иришкой, страшно подумать, после трех лет отношений. Неужели судьба, наконец, качнулась, освобождая Ирку от необходимости прятаться? Ирку и Артура.

Задремывая, она отпустила себя, разрешив мечтать, совсем по-настоящему, как никогда не смела. Радуясь, что любимому не будет за нее стыдно: как хорошо, она красива, нужно сделать новую стрижку, а остальное в ней просто прекрасно, все на улицах обращают внимание. Он будет горд и счастлив, ее Артур. А не Артик Самойловой. Придумала собачью какую-то кличку…

В тот же день Ирке пришлось впервые пообщаться с родителями Артура.

— Артурчика нет, — в дверях стояла молодая совсем женщина, с такими же, как у сына, темными глазами и бледным красивым лицом, — он и домой не заезжал, сразу повез документы в Ялту. Вы, может быть, зайдете? С вами все в порядке?

— Да, — голос сел, слова говорились с трудом, а нужно было легко, чтоб мать не поняла, как сложно вести беседу, и как Ирке важно узнать, — горло, мороженое. Меня просили просто. Передать. Привет.

— Иришка просила? — с холодком догадалась женщина, — если да, то и ей. До свидания.

— Нет! Товарищ его. Просто. Я случайно встретила. Сережа. Ив… Иванов. Спрашивал, куда уехал, ну в смысле, куда документы.

— А, так на факультет менеджмента туризма. Я волновалась, но его взяли, такая радость. Мы с папой волновались, — она быстро оглянулась внутрь квартиры. За ее спиной замаячила мужская голова, кивнула, исчезая.

— Да. Спасибо. Я пойду.

— И Сереже привет, — прокричал вдогонку женский голос.

Совершенно усталая, она ехала домой, мельком думая о том, что нужно помириться с мамой и отцом, не хотели отпускать, и вообще, когда узнали, что забрала документы, был скандал, конечно же. А теперь нужно срочно ехать в Ялту, придумать что-то, почему быстро, лучше прямо завтра…

— Папа в больнице, — сказала плачущая мама с порога, повернулась и ушла в кухню, загремела там банками.

— Инсульт. Забрала скорая, ночью. Я к нему сейчас, а ты побудь.

— Я с тобой.

— Побудь. Дима приедет. Ключа у него нет.

Она ушла в комнату, так же не глядя на Ирку, а та потерянно сидела на табуретке, привалив к ноге надоевший тяжелый рюкзак. Невозможно было думать о том, что кричали друг на друга, с отцом, и потом Ирка хлопнула дверями. Уехала. А теперь…

Потом были три недели сплошного горя, которое все чернело, усиливаясь, будто капало в душу растаявшим черным мороженым, растекалось жирными каплями, не отмоешь, не вычистишь из памяти. И все время, пока Ирка варила кашу, наливая ее в банку, пока сидела в палате, наклоняясь к чужому, искаженному судорогой лицу, пока гладила маму по голове в ночной кухне, а в комнатах почему-то тихонько ходили соседки, временами появляясь, спрашивали что-то, приходилось отвечать. Пока сидела с братом Димой во дворе на скамейке, уже после поминок, курила, неумело затягиваясь, и слушала его рассказы, об отце, еще когда ее не было, а Димка был мелким вредным пацанчиком… пока все это капало и капало, меняя все внутри, слышала папин голос, неясный, трудный, глотая и комкая слова, говорил, несколько раз сказал, а она нагибалась, чтоб не упустить слов.

— О-ля. — говорил он, — Ири-ш-ка. Как же. Вы. Без меня.

И это сказанное, казалось ей, медленно убивает ее тоже. Лежал там, в неуютной палате среди участливо-равнодушных, привычных к горю сестер и врачей, не мог повернуть голову, поднять руку. И волновался. Как они будут без него. Жить.

Дима уехал быстро, у него рейс, и жена беременная, а очень далеко, где-то совсем на севере. Ирка осталась с мамой одна.

Любовь к Артуру не прошла и не отступила. Наоборот. Как же он был ей нужен сейчас. Казалось, все перенесет, если обнимет, молча прижмется лицом к его груди, где мерно стучит сердце. Не надо, чтоб утешал, не надо рассказывать ему горькое. Просто пусть бы рядом, чтоб его запах и его кожа, пальцы и голос.

К родителям идти снова было никак нельзя, после того, первого визита с приветами от непонятного Сережи. Но она пошла, после сорока дней и поминального похода на кладбище.