Елена Блонди - Анбыги [СИ]

Оля спала, а у постели сидел Максим, читал, переворачивая страницы с тихим шелестом. Кивнул гостю на свободный табурет посреди небольшой комнаты, полной шкафов с книгами и тумбочек с мелочами: какие-то фарфоровые статуэтки, плюшевые облезлые игрушки, неуклюжие человечки из шишек и веточек.

Кирилл сел, всматриваясь в бледное лицо спящей. Максим закрыл книгу, кладя на тумбочку рядом со стаканом и аптечными блистерами. Сказал шепотом:

— Сорок почти. Думали, придется врача вызывать, ну, у нас все есть. Я укол ей вкатил. Пошли перекурим?

На крыльце сел, вытягивая длинные ноги в джинсах. Затянулся, выпустил в новый ночной туман зыбкую дымную струйку.

— С нами всегда так. Никакая хворь не берет, а простуда — температура сразу за сорок. С детства.

— Максим…

— А?

— Ты почему тут живешь? В город не хочешь? — Кирилл совсем другое хотел спросить, но не знал, как. Не рубить же в лоб — ты мою девушку сегодня трахал? У костра, при большом, что говорится, стечении народа.

Макс пожал широкими, как у отца плечами:

— На кой тот город. Да и нельзя мне. Я первенец. Значит, настоящий анбыги. Должен быть тут.

— Анбыги, — в сердцах повторил Кирилл, — вы что? В каменном веке, что ли? Люди уже не только в космос. Коллайдер вон. И вообще. А вы тут. Анбыги.

— Интернет с котиками, — усмехнулся Максим, — телки с дакфейсами. Мы сегодня мед выкачали. Знаешь, кто у нас его покупает оптом? Московский магазин элитной косметики. Крема, фа-фа-ля-ля, экологически чистые, за великие бабки. Тем же телкам. Ты меня жить не учи, понял? Тут настоящая жизнь, а не в Пашкиных инстаграмах.

— Какая-то она у вас. Чересчур настоящая, — мрачно отозвался Кирилл, — аж мороз по коже. Готично слишком.

Максим вдруг расхохотался, хлопая себя по коленям. С кончика сигареты посыпались искры.

— Ты! Да тебе Пашка таки сунул этого хлебова! Ну, колись, чего навидался, пока народ жареху ел и квасом закусывал?

И на удивление гостя пояснил, досмеиваясь:

— Он как приедет, таскается за грибами, на дальнее болото. Батя сто раз грозился ему спину располосовать. Не станет, конечно, взрослый же парень. Но бати боится, прячет. Сам иногда всосет пару глотков, если дома никого. А тут решил тебя повеселить.

Кирилл неуверенно заулыбался. Как все просто, если знать, что на самом деле случилось. Не было ничего, а только Пашка паршивец, подставил его. А вдруг я болтал что дурацкое, обеспокоился было, но переживать не стал, такое испытывал облегчение. Максим встал, возвышаясь над ним высоченной башней — красивый, длинноногий, широкоплечий.

— А ты чего не женишься? — спросил Кирилл, задирая голову.

— Настоящего анбыги рожает женщина племени. Когда Олька родит, тогда и мне можно жениться. На нашей. Вот Пашка приведет себе из мира. Чтоб кровь не портилась. Опять тебе смешно? Зря. Наш народ очень древний, всех пережил и всех переживет. Потому что мы все делаем правильно, как надо.

И уже уходя в распахнутые двери, снова рассердился на брата:

— Вот Пашка, олух царя небесного! Дождется, позовет батя бабушку…

Кирилл остался сидеть. Хорошее настроение улетучивалось медленно и неумолимо. Позовет бабушку. Которая страшнее сурового бати? Нет, ну если они такие правильные, то просто уважают старуху. Пристыдит. Ага, а как ее испугалась маленькая Хаашика в лесу?

Вставая и оглядывая тихий двор, полный тумана, Кирилл одернул себя, мрачнея еще больше. Хаашика привиделась ему. И смерть ее — тоже. Только почему она привиделась раньше, чем он вышел к костру и хлебнул пашкиного пойла?

Утром, ясным и свежим, как умытое детское лицо, поговорить с Ольгой не получилось, она спала, розовея щеками и ровно дыша.

На пасеке пробыли до позднего вечера, и Кирилл умаялся так, что еле взобрался по ступеням крыльца, чуть не заснув в душе. Мокрый, замотанный в простыню, побрел в свое музейное обиталище, решив, отдохнет минут десять и сходит проведать Ольгу. А очнулся глубокой ночью, от того, что она легла рядом, тихо целуя в губы и в нос.

— Оля… Олька моя, — он отвечал на поцелуи, просыпался, отгоняя навязчивую картинку — его Оля лежит на кругах и многоугольниках, так же подаваясь под мускулистым телом, прекрасным в своем мужском совершенстве. И стыдился того, как мощно накрывает его волна возбуждения, вызванная этой картинкой.

После всего лежал без сил, даже говорить не мог, а она уже встала, сплетая волосы в жгут, подошла к окну, в полосу лунного света, такая прекрасная без одежды.

— Пойду я, Кирочка. Папа узнает, рассердится. Нам с тобой нельзя вместе, пока не прикатит в небо полная луна.