Елена Блонди - Анбыги [СИ]

Кирилл вытянул руку, она окунулась в искрящееся нечто, точки усеяли кожу. Другие продолжали летать, говоря в уши свои з-з-зы. Он медленно сжал пальцы в кулак, слушая, шевелится ли. Разжал, поднося к лицу — искры таяли, исчезая.

— Что это?

Ольга садилась, раскидывая по искрящейся траве сверкающую юбку.

— Это насекомые? Светляки?

— Не знаю. Иди сюда.

— Как это — не знаешь? — Кирилл шагнул, вызвав кружение вихрей вокруг протянутых рук.

Трава испускала столбы редеющего бледного пламени, яркие точки уносились вверх, и казалось, превращались там в звезды.

— Это август, — Ольга лежала, губы шевелились на сверкающем лице линиями, густо покрытыми блестками, ресницы мохнатились, будто на глаза сели звезды, — просто август. Иди ко мне. Не каждой анбыги август дарит сверкающий свет. Нам повезло.

После, когда молча шли обратно, Кирилл смаргивал, и всматривался в густеющую темноту, а на веках продолжали вспыхивать звездные песчинки.

На крыльце Ольга поцеловала его в щеку. Сказала шепотом:

— Завтра нельзя нам видеться, люб мой, только перед закатом, потом уйдем к луне. Выспись.

И ушла, уверенно постукивая шагами, в яркую кухню, засмеялась там, в ответ на голос Пашки, что-то спросила, уже звякая посудой, и ей ответил Максим.

Кирилл постоял в коридоре, послушал мирный вечерний разговор, на который его не пригласили. Совсем некстати снова вспомнил видение — Ольга и брат за пламенем костра. Пошел наверх, скрипя ступенями и мрачно размышляя о том, что эта картинка теперь с ним надолго, может быть — навсегда.

Завтра последний вечер. Утром собраться и ехать. Раз все равно ничего тут не объясняется, ну что же, из одной части большого мира отправимся в другую его часть, так решил, удобнее устраиваясь на мягкой перине и высовывая из-под простыни голую ногу. Интересно, вдруг Ольга забеременеет после этих каникул? И еще интереснее, на кого будет похож их первенец?

— А то твоих глаз хватит, разглядеть, чии на дите темные волосы…

Кирилл резко сел, натягивая простыню на ногу. Всмотрелся в угол, где посреди мешанины теней светили две белых точки. После звенящей паузы под точками блеснула линия, меняясь в такт словам, как нарисованный детской рукой рот.

— Что глядишь? Сладко спать на мягком? Сладко девку иметь в ночных искорах? Хочь разок за все время сказал бы спасибо. Бабушке.

По спине ползли противные капли, щекотали поясницу. Снизу слышались мирные, приглушенные стенами и лестницами, голоса. Там свет, яркий. Посуда и еда, стол с тарелками. Люди.

— Спасибо. Бабушка, — собственный голос был скрипучим и дрожал.

— И на здоровье, жеребчик, — точки мигнули и погасли. Исчезли живые линии рта.

Кирилл посидел еще. Видимо, долго, потому что внизу тяжко ударили часы, всего один раз, отмечая послеполуночь. Потом сполз с перины и медленно пошел к углу, не отводя глаз от чего-то в нем черного, суставчатого, растопыренного в разные стороны. Нужно бы свет зажечь, но тогда придется отвернуться, шагнуть в другой угол, отвести взгляд. Он не мог.

Поверх черного месива падал из-за кружевной занавески равнодушный лунный свет, вместо того, чтоб показать, прятал, пластаясь над темнотой. Кирилл встал напротив, прикусывая губу, протянул руку, уговаривая себя — сейчас проснется. Или проснулся раньше, еще в кровати, а сюда идет дураком, проверить страшное из сна. Рука, не зная, чего и ждать, днем тут был угол с табуреткой, на которой валялись его рубашки, прошла лунную пелену. И ткнулась в острые концы, заныл палец, укушенный в подушечку, как иголкой. От неожиданности Кирилл почти упал в это, непонятное, схватился руками, разбрасывая… сухие ветки, наваленные до половины его роста. С угла подоконника, глухо звякнув, свалилась круглая коробка, украшенная металлическими блямбами.

Шепча про себя нехорошие слова, Кирилл вытер об трусы ноющий палец, сунул в рот, ощущая солоноватый вкус. Кто-то был тут, набросал хвороста, Пашка наверняка. И коробка эта дурная, бликовала крышкой.

— Ой-ей, и скока той крови! — насмешливо пропел тот же голос, теперь из угла рядом с выключателем. Пошевелился силуэт, собранный из висящей на крючках одежды, — малую каплю отдал, а трусисси, ровно всю с тебя высосали.

— Я… — он опустил руку, палец налился тяжестью, — я не потому.

— Знаю, — согласился голос, переместившись за изголовье кровати, кивнул отставшим уголком ковра, — боисси. Так?

— Вы бабушка?

Кирилл водил глазами по комнате, такой чужой, живой всеми своими вещами и предметами, не понять, откуда и что заговорит снова.