Татьяна Арутюнова - Они среди нас [СИ]

— Вот паразит, вышел из квартиры, а дверь закрыть забыл.

— Нина, беда…

— Какая беда? Ты о чём? — наконец встрепенулась Нина.

— Ты только не волнуйся, пожалуйста…

— А я и не волнуюсь. Говори, о чём пришла мне сообщить?

— Валерий во дворе дома закурил сигарету, затянулся, упал и умер.

— Я поняла, — спокойно произнесла Нина Павловна, — ты Люся иди, мне надо скорую помощь вызвать и полицию. Скажи, чтобы его не трогали до приезда неотложки.

Соседка ушла, а Нина сжалась вся в комок, закрыла глаза и несколько секунд просидела так, не шелохнувшись. Потом резко встала, встряхнула руками, словно сбросила с них какую-то тяжесть, и спокойно произнесла:

— Услышал-таки меня Господь!

Она подошла к телефону набрала номер скорой помощи, а затем позвонила и в полицию. Прошла в комнату, достала из шкатулки с документами какой-то листок и вышла из квартиры. Медленно спустилась по лестнице, стараясь успокоиться, сконцентрироваться и ничего не упустить во время общения с врачом скорой помощи и представителем правоохранительных органов. Перед выходом из подъезда Нина напустила на себя вид убитой горем женщины.

— Какая лёгкая смерть, — говорили соседи и знакомые, когда Нина Павловна подошла к телу мужа.

— Смерть-то лёгкая, — подтвердила она, наклонившись к нему, — только я читала в православной литературе, что скорая смерть без покаяния и причащения — плохо для души покойника.

Приехала скорая помощь, а следом — полицейская машина. Констатировали и запротоколировали смерть Федосеева. Когда врач начал оформлять направление в морг для вскрытия, Нина протянула ей бумагу.

— Что это? — спросил он.

— Мой муж уже давно оформил у нотариуса документ, запрещающий вскрывать его тело, независимо от причин смерти.

Обмыть мужа и переодеть для погребения Нина почему-то захотела дома самостоятельно. Она словно не верила, что он умер, и хотела окончательно удостовериться в этом. Положила на пол большой кусок полиэтилена, перенесла со своим отцом на него тело Валерия, хорошенько помыла его несколько раз влажной намыленной тряпочкой и обтёрла насухо другой. Над тазом приподняла и помыла его голову. Одела в новую одежду. Поцеловала его лоб, руки, ноги, то ли от горя, прощаясь навсегда, то ли на радостях, что избавилась от своего тирана. Попросила отца помочь положить Валерия в гроб. Сложила на груди его руки, связала их бинтом, чтобы правильно застыли. Затем связала ноги.

— Ты иди пока, папа, домой, — попросила она. — Я хочу побыть с Валерием наедине.

Отец её желание понял и ушёл. А Нина стала рыдать, заламывая руки, и кричать:

— Да на кого же ты, змей ползучий, меня покинул? Кто же теперь меня дурой набитой называть будет, и каждый день вправлять мозги? Кто же мне теперь на голову будет надевать тарелку с борщом? Да не услышу же я больше твоего душераздирающего храпа, похожего на пиление фанеры! Кто же теперь будет чавкать у меня под ухом за столом и рыгать. Не увижу же больше я, бедная, как ты ковыряешься в носу и вешаешь на всё подряд свои козюли! Не понюхаю вони твоих носков и ног. А любовниц своих, на кого ты, кобель, покинул?

Она резко замолчала, поняв, что ничего более тёплого сказать мужу не может, вытерла слёзы и гнусаво произнесла:

— Вот и поговорила с тобой, как с выключенным телевизором, впрочем, как всегда. Надеюсь, соседи вопль услышали, слов, конечно, не разобрали, но посочувствовали. Прощай, кобелина!

Народа на похороны явилось много. Перед тем, как на кладбище накрыть гроб крышкой, Нина для приличия поцеловала усопшего мужа в лоб, накрыла его с головой покрывалом и старательно разгладила на нём все складочки.

— Странно, — подумала она, проводя по покрывалу рукой, — тело-то не застыло. Это плохая примета! Быть ещё одному покойнику!

Поминки прошли хорошо. Было много сказано добрых слов в память о нём. Его сотрудники сожалели, что потеряли ценного специалиста. Соседи сказали, что им тоже будет не хватать такого замечательного человека.

На следующий день после похорон Нина взяла отпуск, купила билет на самолёт и улетела через полстраны к сестре в Сибирь.

— Не ждите меня целый месяц, — предупредила она дочерей перед поездкой в аэропорт.

На тот момент старшей дочери исполнилось девятнадцать лет, а младшей — тринадцать с половиной.

— Мама, а как же быть с поминками на девятый и сороковой день от дня смерти папы? — спросила Ева.

— Да кому эти поминки нужны? — пренебрежительно бросила мать. — Они — лишь повод для родных и знакомых хорошо поесть да напиться за чужой счёт. Покойнику всё равно, поминают его или нет. Тело его быстро истлеет, а душа уже будет далеко и ничего о поминках не узнает.