Татьяна Корсакова - Лабиринт Медузы

Да, за ней присматривали этой ночью. Присматривали и следили.

Агата, новообретенная бабушка, в высокой античной прическе которой Нике время от времени чудились золотые змеи.

Юна и Ксю, новообретенные кузины, которые даже не пытались скрыть своего разочарования и ненависти.

Лазицкий и Троекуров, которые поглядывали на Нику уже не с презрением, а с плохо скрываемым интересом.

Рафик Давидович в безупречном костюме-тройке, с шелковым «гангстерским» шейным платком на шее, посматривал искоса, словно бы между делом. Но напоить ее кофе и накормить загадочным «Шу», начиненным бог весть чем, больше не пытался.

Тереза Арнольдовна, которая по случаю торжества сбросила черные погребальные одежды и переоделась в изумрудное вечернее платье, уложила волосы в высокую прическу и сразу помолодела лет на десять. Тереза смотрела на Нику пристальнее и внимательнее остальных, словно бы ожидала чего-то. Чего? Того, что подействуют наконец духи, которые она оставила на Никином журнальном столике? А как вообще они должны были подействовать? Спросить об этом следовало у Рафика Давидовича. Может быть, она и спросит. Если доживет до утра.

Дорогие дядюшки и не менее дорогие тетушки следили одновременно и за Никой, и за своими ненаглядными кровиночками, и за Агатой. Во взглядах их были страх, раздражение и надежда. Целый коктейль в общем-то понятных эмоций.

Артем Игнатьевич тоже следил за всеми сразу, но за Никой, кажется, все-таки больше. И на руку ее посмотрел при встрече очень внимательно, а когда убедился, что она надела его подарок, отвернулся.

И только отец Серебряного разглядывал ее не таясь. Очень внимательно разглядывал, как редкий музейный экспонат или диковинную зверушку. И лишь под его взглядом Ника чувствовала неловкость. Кажется, он единственный из всех присутствующих догадывался или даже точно знал, что она прозрела. Наверное, она ему не нравилась. Даже наверняка не нравилась, потому что он хмурился, стоило только им встретиться взглядами. Ника его понимала и не осуждала. Ей просто было немного обидно. Самую малость.

А еще хотелось есть. Глупость и нелепость – испытывать голод накануне самого важного события в твоей жизни, но сейчас она была бы рада даже загадочному «Шу с клубникой», который только на первый взгляд похож на не менее загадочный профитроль, а на самом деле совершенно другой. И когда после всех протокольных церемоний они наконец оказались за столом, она так и сказала Серебряному. А он совсем не удивился, наклонился к самому ее уху, шепнул:

– Потерпи, сейчас все будет.

– И это все можно будет есть? – спросила Ника тоже шепотом.

– Можно, не сомневайся, – голос его звучал уверенно, и Ника отбросила сомнения. Должна же она хоть кому-то доверять этой чертовой ночью!

А ночь как-то исподволь, незаметно вступила в свои права. И когда, повинуясь знаку Агаты, все они вышли на пляж, ночь была везде. Она глушила желтый свет установленных на побережье факелов и разожженных костров, зато щедрой рукой рассыпала по небу крупные звезды. И луну включила на максимум, еще и приблизила к земле так, что своим чуть щербатым боком та едва не касалась кромки воды. Но вода все еще была на месте. Обещанный отлив все никак не начинался, и Ника с трусливой надеждой подумала, что его вообще не будет, и никому не придется спускаться в подводный лабиринт.

Оказалось, зря надеялась. Оказалось, море просто ждало их появления.

– Следуйте за мной!

Агата легким, даже легкомысленным движением сбросила туфли и босиком направилась к кромке воды. Ника последовала ее примеру. Ксю и Юна замешкались, но ненадолго. Гости держались чуть поодаль. Гости ждали, когда же начнется обещанное шоу. И шоу началось…

Волны лизнули босые ступни Агаты, намочили подол ее роскошного платья, потянулись к Нике. Море было теплым и ласковым, усмиренным. Море словно боялось гнева дочерей Медузы и старалось предвосхитить все их желания. Море знало, чего от него ждут. Волны накатили и отползли. Сначала на метр, потом на пять, потом на десять. Море уходило, обнажая покрытый мелкой галькой пляж, оставляя в заложниках у людей серебристых рыбешек. Ночь большого отлива началась вопреки всему. И Ника кожей чувствовала всю ее мощь. Чувствовала, как вибрирует под ногами земля, слышала тихий призывный голос. Она уже ощущала готовность идти вперед. Все они были готовы. Но Агата велела ждать, и они послушно замерли. А с берега к ним уже шли те, кому выпало составить им пару на этом балу: Серебряный к Нике, Троекуров к Ксю, Лазицкий к Юне. В руках у них были не то мешки, не то сумки. Все-таки сумки, рыбацкие сумки, уже давно не новые, пропахшие рыбой, местами прохудившиеся, но все еще довольно крепкие.