Адам Нэвилл - Дом малых теней

Оставив влюбленных в покое, Кэтрин прошествовала к задней двери дома. Собственное дыхание, слышимое и ощутимое, дарило абсурдную надежду на то, что она все еще жива, на то, что все происходящее — реально.

Задняя дверь была заперта. Само собой, ничего удивительного. Сквозь стеклянную панель в верхней половине двери она узрела звезды. Впрочем, звезды ли то были — или вот так вот искажался волнистым стеклом свет? Какой, собственно, свет? Мысль о том, что там, снаружи, уже совсем ничего нет: ни земли, ни деревьев, ни неба — не очень-то и удивляла. В самом деле, Кэтрин ничегошеньки не знала об этом месте. Уверена она была лишь в одном — вся эта беготня утомила ее. Ни к чему ее крысиная возня не привела. Она чувствовала себя так, будто одним махом переплыла Ла-Манш, не сняв одежды. Силы подошли к концу. Дело шло к тому, что она сама подходила к концу. Окончательно иссякала как личность. А место-то какое подходящее…

В правой руке Кэтрин крепко сжимала палисандровую ручку скальпеля, взятого со стола в мастерской. Если кто-то нападет на нее или просто помешает уйти из дома — она не станет медлить. Или, может быть, стоило порезать себя, чтобы припугнуть старух. Так ведь намного проще. Она швыряла очки в стенку или била себя по голове, когда училась в школе, чтобы учитель явился побыстрее. Одна из тихих девчушек в белых гольфах, что так и не стала ее подругой, всегда бежала за учительницей, когда Кэтрин выкидывала нечто такое вот, безумное. В самом нежном возрасте Кэтрин уже знала, что безумие — хороший способ добиться от окружающих равнодушия. Желанного одиночества. Красный Дом, если подумать, разыгрывал ту же карту.

Откуда-то сверху донесся сухой треск. Старая запись. Великий М. Г. Мэйсон, ради чудес коего она прибыла в это проклятое место, продолжал вещать в своем личном изящном аду, пахнущем тленом и смертью. Для потомков он записал свое апокрифическое безумие. Надо же как-то вдохновлять других.

Их безжизненность — иллюзия, уловка.

Голос периодически прорезался сквозь помехи, лишь обрывки слов доходили до нее.

Они обладают большой силой. Их история неясна и туманна…

Никто не пытался воспрепятствовать Кэтрин, пока она вышагивала по коридору. Она последовательно подергала за ручки всех дверей — там, в комнатах, были большие окна на улицу, можно было бы разбить какое-нибудь и улизнуть. Даже если снаружи — одно большое Ничто, это всяко лучше. Всяко приятнее.

Все двери оказались заперты. Коридор звал ее обратно в мастерскую.

Черный ход тоже не поддался. «Зеленые рукава» стихли, процессия со свечами больше не грозила ей. Все выходы и входы были закрыты, все ключи — удалены из замочных скважин в лагунных оправах. Значит, кто-то об этом позаботился? Кто-то, видящий в темноте, кто-то, у кого на Кэтрин были свои особые планы. О, Мод, бессловесная ты тварь . Развернувшись, Кэтрин направилась к лестнице.

Я нахожу присутствие недвижимых крыс гораздо более уместным и утешительным, чем компанию особей собственного вида…

Нет, нельзя, нельзя было терять голову. Пусть из-за испуга и растерянности Кэтрин подрастеряла все свои мысли, полу-мысли и догадки, всему происходящему было разумное, простое объяснение.

Эдит не могла быть убийцей. Слишком уж немощна. Мод? Возможно. То, что начали брат и сестра Мэйсоны, старухи продолжили.

Думай. Думай. Думай.

Эдит и Мод, должно быть, украли Алису много лет назад. С чьей-то помощью, само собой. Похищения Алисы и других детей-калек, о которых рассказывала ей бабуля, из Магнис-Берроу, были результатом совместных усилий. Мэйсон и Виолетта начали дурную традицию, другие подхватили. Разве не на такой сценарий намекала в своих речах Эдит?

Здесь, в Доме, потомки М. Г. Мэйсона продолжали разыгрывать свои фантазии, свои психопатические бредни о каком-то бессмысленном, но отвратительном наследии театра марионеток, и о ней тоже — намеченной жертве, ускользнувшей от них в 1981 году.

Эдит теперь пыталась заставить ее принять сюрреалистические обряды своей семьи, пытаясь вставить их в ее мысли как какую-то альтернативную реальность, нечто вполне себе естественное. Нелепая теория, трудно поддающаяся проверке, но ничего лучше на ум не шло.

Собирались ли старухи убить ее? Грозила ли ей здесь и сейчас смертельная опасность?

Она признала реальности своих невзгод, и это одарило ее утешительной горечью. Нельзя было идти на поводу у бреда, втюхиваемого Красным Домом и его обитателями. Стоит ей клюнуть на эту приманку — и все, прощай, рассудок.